– Сириан?
Он поднимает голову, вспоминает, что больше для меня не существует, и улыбка сразу исчезает с его лица. Смотрит на часы, удивляется:
– Разве уже пора тебя сменить?
– Там Помм, с Шарлоттой.
Он закрывает ноут, отодвигает папки с бумагами, встает. Он джентльмен. Сажусь.
– Похоже, Шарлотта считает, что из больницы поедет к деду и будет выздоравливать на острове. – Говорю так сухо, как только могу.
– Да, я хотел с тобой поговорить, хирург считает, что это хорошая мысль, Систо… мой отец – тоже.
– Я-то была уверена, что ты все уладил в Везине с Центром реабилитации, а ты вон что решил… И рассчитывал сказать мне в последнюю минуту? Хотел поставить перед свершившимся фактом?
– Так ты будешь свободна от меня пять дней в неделю. Чище воздуха, чем на Труа, не найти. То, что папа будет рядом, должно тебя успокаивать, то, что Помм будет рядом, поможет Шарлотте, а главное, на Труа с ней все время рядом будешь ты, ведь в Центре реабилитации она бы оставалась на ночь одна…
Он припас много аргументов.
Да, мне будет легче без него, что правда, то правда. И Жо – выдающийся кардиолог, это точно. А когда я вошла в палату, Шарлотта улыбалась, и это заслуга Помм. И я говорю:
– Мне необходимо подумать. Я была несправедлива к Помм, надеюсь, она меня простит.
– Мне очень тебя не хватает, Альбена.
Ухожу из кафе, ничего не ответив.
10 января
Помм – остров Груа
Все время репетирую с оркестром и набираюсь уверенности. Так, вместе со всеми, легче, ведь если я ошибусь, то в зале не будет слышно, только я одна услышу и смогу опять подстроиться к остальным. «Мальчика Дэнни» разучиваю довольно быстро. Когда я играю, а Ив аккомпанирует на пианино, я как будто уношусь вместе с пеной на гребнях волн. Музыка эта такая же волшебная, как шоколадный торт Мартины. И еще, когда играю, сердце у меня бьется в ритме моего саксофона, и мне кажется, что Груа никогда не оторваться от дна моря, и что папа живет с нами круглый год, и что Лу не умерла…
Федерико остался еще на несколько дней. Тетя Сара, с тех пор как он у нас гостит, ходит лучше. Завтра приезжают Шарлотта и Альбена. Мама перебирается в Локмарию, но мы будем видеться каждый день. Папа будет приезжать на выходные и спать в своей комнате, а Альбена – в синей, потому что папа храпит и мешает ей спать. У нас сейчас прямо какая-то игра в музыкальные стулья: я поменялась комнатами с Шарлоттой, Федерико перебрался из своей синей спальни в тети-Сарину персиковую, один только Жо остается на месте.
12 января
Шарлотта – остров Груа
Я приехала на папиной машине, сидела впереди, там, где обычно сидит мама. Папа сказал, что я здесь буду как у Христа за пазухой, допустим, но как за пазухой может быть хорошо, пусть даже и у Христа, там же тесно и дышать нечем. Грэмпи не любит папину машину, всегда называет ее танком, но на этот раз ничего не сказал. На корабле я поехала вниз лифтом, не стала спускаться по лестнице и даже не выходила на палубу. Я живу в комнате Помм. Там есть маленькая фотография нашего папы, которая приклеена к стенке шкафа, и ее видно только с кровати. Я ему про это не рассказала.
Я очень-очень сильно мечтала сюда вернуться. Но все получается не так, как я мечтала. Я чувствую себя старухой, как будто мне вдруг стало тридцать лет, не могу ни бегать, ни просто гулять, даже тарелку принести и то трудно. Мне надо помогать умыться, я впадаю в панику, когда ко мне приближается Опля и просит с ним поиграть. Дышать трудно, а когда кашляю – это просто ужас. Я была так рада снова увидеть Помм, но она, мне кажется, во мне разочаровалась, потому что я гораздо слабее даже старенького Грэмпи. Грэмпи через два дня снимет мне наружные швы, а внутренние, он сказал, снимать не надо, потому что они сами рассосутся. У Грэмпи вообще-то твердая рука. Может, я и забоюсь, но вести себя буду как стоик. Это Помм мне сказала слово «стоик» и объяснила, кто они были такие. Мне лучше с Помм, чем одной в Везине.
Жо подарил мне пакетик конфет, которые называются «Карамель с Груа», потому что их делают только тут. Конфеты в таких пакетиках бывают разные, эти оказались из перуанского шоколада с фисташками, обалденно вкусные. Он мне дает лекарства, чтобы не очень сильно болело. Доктор-кинестезист здесь такой милый, он научил меня сплевывать, чтобы не скапливалась мокрота, ведь если она накопится, может начаться воспаление легких, еще он сказал, что на острове я у него самая юная пациентка, и еще – что нормально дышать я смогу через шесть недель. Вот интересно: дышу с самого рождения и даже не задумывалась никогда, как это – дышать, а сейчас это оказалось так трудно. От доктора я узнала много нового, например, что люди не всегда одинаково дышат, это зависит от возраста. Оказывается, у младенцев дыхание более частое, чем у больших детей, а у детей, даже больших, более частое, чем у взрослых. В школу я вернусь еще не скоро – слишком все время усталая. А вдруг я никогда больше не смогу ни бегать, ни кричать, ни танцевать? И еще: тетя Сара то же самое чувствует, когда видит, как другие скачут? Если бы Грэнни была тут, я бы с ней поговорила обо всем этом, она все понимала. Кажется, я чуть не ушла к ней.
Помогаю Помм делать уроки, сейчас ей задали выучить стихи про свирель:
Тростинкою пустой, никчемною была я,
И ломкой до того, что, мимо пролетая,
Могла бы птица вмиг сломать меня крылом.
А нынче я – свирель, на зависть всем кругом…
[139]Память у меня отличная, запоминаю с первого раза и тут же читаю наизусть, а Помм показывает все жестами невидимой публике: какая была тростинка, как летела и махала крыльями птица, как играют на свирели. Все в этих стихах движется, а я сижу в своей комнате и даже пошевелиться толком не могу – прямо как бабочка, приколотая булавкой.
22 января
Сириан – остров Груа
Стоило увидеть, как Систоль назвал свою моторку, сердце опять болезненно сжалось. «Морская Лу». Отцом он был не лучшим, чем получился из меня, но мужем куда лучшим. Он всегда и везде защищал маму. Начинаю сомневаться: неужели он и вправду ей изменял?
У Шарлотты ужасное настроение. Помм из кожи вон лезет, чтобы ее развлечь и развеселить, Опля таскает ей одну игрушку за другой и не понимает, почему она их ему теперь не бросает, чтобы принес.
