Во время мессы один из твоих внучатых племянников – он солист в парижском церковном хоре, и голос у него серебристый-серебристый – пел такую красивую вещь, что я вся задрожала. Она называется Pie Jesu, эта вещь. А свою родню я знаю очень плохо. Когда живешь на острове, семья редко может собраться вся вместе. Жо, папа, Альбена и тетя Сара завтра поедут в Лорьян к нотариусу, а я должна первый раз в жизни остаться одна с Шарлоттой.
За несколько дней до того, о чем я не могу никому рассказывать, потому что обещала тебе молчать, вы с Жо учили меня делать массаж сердца. Помнишь, как мы тогда веселились? Жо принес манекен, с которым обучают врачей скорой помощи, я положила правую ладонь этому манекену на грудь, левую – на пупок, распрямила руки, и Жо велел мне нажимать ритмично, делая примерно сто нажимов в минуту Я никак не могла сосчитать, тогда ты взяла свой мобильник, нашла там песню, включила ее на полную громкость и посоветовала мне нажимать в ритме этой песни. И я ее на всю жизнь запомнила, эту песню из прошлого века. Она называется Staying Alive, а поет ее группа под названием «Би», только как-то подлиннее. Там есть слова: And we’re stayin’ alive, stayin’ alive! Ah ha, stayin’ alive, stayin’ alive! Ah ha, staying aliiiiive!.. По-французски staying alive значит «оставаться в живых». Так вот, я спросила у Жо, делали тебе, когда у тебя сердце остановилось, там, в твоем интернате, массаж под эту песню или нет, а он ответил, что ты спокойно спала и что не всегда лучшее решение – остаться в живых.
Лу – там, куда попадают после
Я умерла, но вспоминаю и вспоминаю – будто просматриваю письма, которые пришли за время моего долгого отсутствия. У меня и вправду провал в памяти случился. Вроде сбоя компьютерной программы: несколько месяцев стерлись начисто.
Какая чудесная у меня была заупокойная месса! Audite Silete и Pie Jesu звучали до того скорбно, просто за душу хватали… Пришли все, чье присутствие для меня важно. Мои сестры (что бы там ни было, они остаются моими сестрами), мои школьные подружки, мои развеселые сообщники по премии «Клара», твой старый приятель Тьерри, твой преемник – ни дать ни взять Изноугуд
[25] – и столько друзей с острова, что хватило бы на целую рыболовецкую флотилию.
Я люблю тебя, Жо, и то, что больше не могу тебе этого сказать, меня мучит. Мне хотелось бы коснуться тебя, вытереть слезы Помм, забрать у Шарлотты ее мобильник, который помогает нашей внучке притворяться, будто ей все равно, хотя на самом деле она расстроена. Я видела, как ты обнял Сару, мой бализки, я видела: вы цепляетесь друг за дружку, как багор зацепляется за бакен. Тебе очень идет бирюзовый свитер, я сомневалась насчет цвета, но выбор оказался правильным. Я видела, как пошатывался от горя Сириан, как Помм пыталась взять отца за руку, но не смогла, а он даже и не заметил, как Маэль не решалась его обнять, я ощущала каждой клеткой, с какой ненавистью смотрела на Маэль Альбена.
Прокручивая ленту назад, вижу нашу свадьбу, недовольные лица наших родных и наши – счастливые, улыбающиеся. Я чувствую твое тело, узнаю твой запах, вкус твоей кожи, я улетаю с тобой, я теряю голову… Я снова и снова вижу, как ты гордился, когда я родила Сириана, как был счастлив, когда родилась Сара, до чего был серьезным, получая степень доктора медицины. Я помню твое сияющее лицо, когда тебя назначили заведующим кардиологией, помню, как ты плакал, когда кто-то из твоих пациентов умирал, и как радовался, когда удавалось кого-то спасти. Я не забыла твое волнение, когда Тьерри поставил диагноз Саре, и как паниковала я сама, когда Помм обварилась. В моих руках до сих пор живет ощущение от охотничьего ружья, с которым ты застал меня посреди ночи в своем кабинете, а в ушах и сейчас звучит новогодний концерт из Вены, который мы с тобой слушали в мой первый интернатский вечер, прижавшись друг к другу. Но вот – в последний миг моей жизни – дыхание у меня замедляется. А страха нет, Жо. И боли нет. Это – как волна или как песок, утекающий сквозь пальцы. Капли воды не страдают, когда становятся пеной, песчинки не страдают, когда сыплются из руки на пляж.
Я улыбаюсь, думая о молодом лорьянском нотариусе, которому доверила столь деликатную миссию. Ты примешь его слова как дурную шутку, а зря. Ты самый лучший, ты все сможешь. Ты никогда меня не бросал. Нет… один раз…
2 ноября
Жо – Лорьян
Ты могла бы выбрать нотариуса на острове, но нет, тебе понадобилось перебираться на большую землю, на континент, подниматься по трапу почтовика без меня, тайком от меня. Еще тогда, когда ты была независимой, свободной в передвижениях, в полном сознании. Еще тогда, когда ты помнила, что мы любим друг друга.
Я ни разу в жизни не усомнился в твоей любви ко мне и к детям. С ними, сказал бы психолог, у тебя были фузионные отношения: ты не отделяла себя от них, их от себя, – мне в этих отношениях места не было, и я в ваши дела не лез. Я оставил детей тебе, я тебе их доверил, а сам зарабатывал на квартиру, на обучение детей в школе, потом – на дантистов и брекеты, на очки, уроки музыки, репетиторов по математике, если дети отставали, на яхтенные тренировки, на модный прикид, на компьютеры… Однажды я тебе признался, что Сару люблю больше, чем Сириана, потому что чувствую себя виноватым перед ней. Как ты тогда вскинулась!
– Сара совершенно очаровательна, она вся искрится, она будет сильной и счастливой! – кричала ты в бешенстве.
А мое сердце сжалось, будто его смяла великанская рука, – я вспомнил этого болвана, интерна, который этак на голубом глазу сообщил: «У вашей дочери нет наследственной патологии, но ведь нередки случаи семейного анамнеза… – И закончил предложением: – Если хотите, мы установим, по какой линии». Мы даже не дали ему договорить, в один голос заорали: «НЕТ!» – мы хотели вместе нести это бремя.
Без тебя мне не светит солнце, Лу. И никакой психиатр, никакие антидепрессанты тебя не вернут. Я обожал жизнь, пока ты была рядом. От той, что ждет впереди, меня заранее тошнит. Как если бы мне каждый день давали на завтрак, обед и ужин цветную капусту с сыром и сухарями, которую я не переношу с детства.
Позавчера шествие было в твою честь – от церкви до места, где они тебя положили. Сегодня шествие в честь всех усопших – от церкви до памятника погибшим в море. В нынешнем году я это шествие пропущу. Когда люди женятся, этикет требует, чтобы они сидели за столом рядом в течение года. Когда становишься вдовцом, можно заниматься только собственными горестями.
– Мои соболезнования, доктор.
Рукопожатие у молодого нотариуса крепкое, в голосе сочувствие. Сегодня, в принципе, у него выходной, но он, узнав, что нашим детям надо завтра вернуться в Париж, на работу, специально для нас открыл свою контору. У меня на плечах наш, бретонский пуловер
[26] цвета закатного солнца.
