Я скрипнул зубами. Дедушки и бабушки Альбены были нормандскими крестьянами, они обрабатывали земли, унаследованные от предков. Отец ее разбогател, скупая участки соседей, дети которых не хотели заниматься земледелием. Он играл на чувствительных струнах этих людей, обещая каждому, что уж онто не преминет пахать и сеять, как испокон веку положено. Все сделки были тайными, с глазу на глаз, никто и слыхом не слыхал о сделке соседа с отцом Альбены, пока тот не превратился во владельца внушительного числа гектаров. И вот тогда, когда стало уже слишком поздно, его соседи узнали, что на самом деле он представляет интересы крупной компании, спекулирующей недвижимостью. На тех землях, которые его соседи так любили и которые он получил у них за бесценок как «свой, деревенский», началось строительство туристических деревень для парижан, приезжающих туда на выходные. Ограбленные им крестьяне похоронили его «мерседес» под грудой коровьего навоза…
– Прошу прощения, вынужден вам помешать. – Это голос подошедшего незаметно Сириана. – Мы решили переночевать в отеле, я забронировал два номера. Заедем на остров за Шарлоттой и отправимся туда.
– Вы решили или Альбена потребовала? – злится Сара.
– Не лезь не в свое дело, – советует ей братец.
– Твоя жена считает, что предательство заразно? – спрашиваю я. До чего же наш сын мне противен.
– Скажи лучше, как ты мог так поступить со своей женой! – взрывается он. – Спихнул маму в дом престарелых, чтобы развязать себе руки и делать что твоей душеньке угодно!
Заталкиваю кулаки поглубже в карманы, а то ведь дал бы в морду
– Пошел вон. Мне не надо ни твоих оскорблений, ни твоей помощи.
Сириан бледнеет от ярости.
– Это отцы помогают сыновьям, а не наоборот! Но если бы я стал врачом, ты бы только и делал, что ставил мне палки в колеса. Ты ведь везде хочешь быть главным! Старый волк, вожак стаи, альфа-самец!
Вспоминаю слова из Апокалипсиса: «Аз есмь Альфа и Омега, начало и конец…»
[39]
– «Старый волк, вожак стаи…» Ух, как бы это понравилось моему психоаналитику! – усмехаясь, вставляет Сара. – Тут явно есть что-то фрейдистское.
У Сары свой психоаналитик? Сегодня поистине день сюрпризов.
– Твоему психоаналитику следовало настроить тебя на создание семьи, может, перестала бы трахаться со всеми подряд! – шипит Сириан.
– Эй, ты! – Я повышаю голос.
– Мама умерла, – продолжает он раздраженно. – Она не исчезла из виду, папа, она умерла. И похоронена на кладбище твоего драгоценного острова. Нам уже никогда ее не увидеть. Кончено. Ничего больше не будет – ни Рождества в кругу семьи, ни поздравления ко Дню матери, ни нежности, ни ласки… И ноги моей на этой говеной кучке камней тоже не будет.
– Напоминаю, что на этой «кучке камней» живет твоя старшая дочь.
– А ее я возьму с нами в отпуск на юг.
– Ты сжигаешь мосты и перерезаешь пуповину одним махом. Радикальное решение проблемы!
Сириан теряется, не знает, что ответить. Тут же рядом с ним возникает Альбена – почувствовала, что надо спешить на помощь, еще бы, она ведь хорошо знает своего супруга.
– Мы до сих пор в шоке от того, что узнали от нотариуса, Дедуля.
– Нам надо взять передышку, – подхватывает Сириан.
Ткань моего левого кармана трещит под напором кулака. Думаю о запечатанной сургучом бутылке, о миссии, которую ты мне навязала, о твоем странном чувстве юмора.
– «Нам нужна передышка» – так говорят перед тем, как принять решение о разводе, поняв, что больше не любят. Делаю из этого вывод, что раньше мы друг друга любили.
Корабль гудит, заходя в порт. Пассажиры собирают вещички. Сириан и Альбена спешат к лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Мы с Сарой ждем лифта.
Помм – остров Груа
Жо, папа, тетя Сара и Альбена уехали. Я отдала бы свои новенькие часы, лишь бы узнать, где ты теперь, Лу. Потому что для меня рай – это Груа.
Спрашиваю у сестры:
– Ты веришь в рай и ад?
Она пожимает плечами:
– Мама верит, а папа говорит, что ад – это другие
[40].
– Как ты думаешь, Лу сейчас где?
– К счастью, не на кухне! – прыскает Шарлотта.
Ты меня учила: когда люди говорят гадости, надо разобраться, почему они так делают, – часто это бывает от страха или от того, что они несчастны. Шарлотте повезло, она живет с папой. Мне тоже повезло, я жила с мамой, с тобой и с Жо. Мы с Шарлоттой сестры, но разговаривать нам с ней не о чем. Вот только мама с утра до вечера на работе, в школу мне сегодня не надо и придется эту самую Шарлотту терпеть.
– Пойдем в кино? – предлагает она.
– Нам нельзя.
– Почему?
Иногда мне кажется, что у нас не может быть один и тот же папа.
– Только что похоронили Лу.
– И что?
– А то, что хотя бы из уважения к ней. Разве ты по ней не скучаешь?
– Я ее видела три раза в год. Папа говорит, месяц назад она его даже и не узнала.
Я жутко удивлена:
– Он ведь не приезжал на остров с августа!
– Нет, приезжал, приезжал! С тех пор как Грэмпи засунул Грэнни в дом престарелых, папа стал приезжать к ней каждый месяц! Но ненадолго – приезжал, а потом сразу же уезжал обратно.
Я и это терплю молча. У нас точно разные папы. Шарлотта видит своего каждый вечер, а мой приезжает на Груа и даже не хочет со мной встретиться.
– Чего не знала, того не знала, – говорю я, но голос у меня срывается.
– По крайней мере, теперь он перестанет нас доставать своим «поедем на остров, поедем на остров»! Здесь даже бассейна нет!
– А океана тебе мало?
Она смотрит на меня как на сумасшедшую.
– Там же вода ледяная! Папа говорит, что твоя мать пателла.
Пателла – это такая похожая на остроконечный колпачок ракушка, которая прилепляется к скалам и питается растущими на них водорослями. У нее острые края, и она может даже прорезать ими, прикрепляясь, круговые бороздки, а еще у нее есть толстая нога, которая ей нужна и чтобы двигаться, и чтобы прикрепляться к скале. Иногда пателла присасывается так сильно, что оторвешь – и видишь на камне кружочек, зато никакие волны ей не страшны. Мама вот так же прилепилась к Груа. И Жо, и я тоже. Прозвище не обидное, так на самом деле. И вообще я дома, и я должна быть гостеприимной.
