– Хочешь спросить о чем-то? – Архип задает вопрос, когда я прихожу к нему домой во второй раз. Я кормлю Боба, и пока малыш, причмокивая, ест, я разглядываю обшарпанные стены в плесневелых разводах и открываю-закрываю рот, как рыба, выброшенная на берег.
– Почему… Все не так?
– Не так, как в тех байках, которыми я кормил вас в детстве? – хмыкает Архип. – Я тот еще врун. Обожал придумывать истории. Моя семья всегда была нищей, Кирилл. Мои родители – ленивыми людьми, которые перебивались случайными заработками и спускали заработанные деньги за день на всякую ерунду.
– Но как же… Твоя одежда? Разные дорогие вещи, которые ты нам показывал? Откуда все это?
– Я еще в ранние годы был неплохим вором. Помню, как, когда был маленьким, мы с родителями были в Городе. Мама с папой, как всегда, ходили между витрин магазинов и облизывались на вещи, которые не могли себе позволить. Я тогда заприметил на рынке красивую рубашку. Она была моей первой кражей. С тех пор понеслось…
– Почему ты не сказал? Мы бы поняли тебя. Особенно я. Зачем было лгать и держать это в себе?
– Я думал, что если все вокруг поверят в мою историю, то я тоже в нее поверю. Смог бы думать, что мои родители на самом деле успешные люди, что мы живем в просторной, богато обставленной квартире. И, самое главное, – поверить в то, что в моем доме живет любовь. Ее мне не хватало гораздо больше, чем денег. У меня было двое родителей – но я всегда чувствовал себя сиротой.
Он рассказывает о своем прошлом: о побоях и презрении отца к собственному сыну, о вечной безработице родителей, о том, как приходилось воровать еду, чтобы не сдохнуть с голоду. И о том… как из-за всего этого ненавидел людей за забором – все эти сытые и любящие семьи, живущие в теплых и чистых домах. Я смотрю на Архипа и вижу в нем совсем другого человека.
Господи, как он мог столько времени все это скрывать?
Я прихожу к нему домой еще несколько раз. Но котята быстро растут… Начинают есть сами, активно ползать. Они становятся самостоятельными, и больше нет необходимости уделять им столько времени – теперь Архип справится сам. Я больше не прихожу к нему и рву с ним всякое общение. Изредка пересекаясь на улице, мы лишь киваем друг другу издалека и не подходим близко, чтобы спросить друг у друга, как дела. Я думаю, это правильно – наверное, так должны поступать бывшие враги.
Но после того разговора, когда Архип рассказал мне правду о своей семье… После этого запутался и не понимаю, кто теперь мне Архип – бывший друг или бывший враг?
Готов ли я простить его после того, как он открылся мне?
Я в очередной раз прохожу по улице и вижу вдалеке Архипа. Он замечает меня, смотрит на меня. Ждет чего-то… Возможно, что я сделаю шаг к нему. А может, сам намерен сделать шаг в мою сторону. Нет, я этого не хочу.
Я коротко киваю ему, опускаю взгляд себе под ноги и быстро убегаю прочь в другую сторону.
Нет. Еще не готов.
Слишком остро болят раны, которые он мне нанес. Они еще не затянулись.
* * *
Весной мы с друзьями думаем, что делать дальше.
Скоро заканчивается учебный год. Мы с ребятами собираемся уйти из школы – нам нет необходимости учиться здесь все тринадцать лет, так что после одиннадцатого класса мы вправе забрать документы и поступать с ними в институт.
Высшее технологическое образование – одно из условий для приема на работу в Корпорацию. Я всегда считал, что мы с друзьями вместе закончим школу, потом вместе пойдем учиться в один и тот же университет, а потом вместе устроимся работать в Корпорацию.
Но одним теплым апрельским днем, когда мы сидим на крыше заброшенного товарняка, похороненного в тупике старой железнодорожной ветки, друзья ошарашивают меня неожиданными новостями.
Ничто не предвещает беды – мы сидим и болтаем ногами, бьем по ржавым стенкам вагона, наслаждаемся прекрасной теплой погодой, отпиваем по глотку холодного пива из бутылок и подставляем солнечным лучам свои лица.
– Я не буду поступать в технологический, – вдруг заявляет Ваня.
– Что? Как? Почему? – Новость потрясает меня. – Мы же так хотели работать в Корпорации, все вместе!
– Нет. Я понял, что это не для меня. Я буду поступать на филологический. Технологии, машины… Все эти насосы и установки – это не мое. Лингвистика, филология, журналистика – вот это все по мне. Так что извините, ребят, но я не с вами.
– Честно говоря, я тоже хотел признаться, – подает голос Игорек. – Я выбрал другой институт. Он подальше, в другом городе… Институт ракетно-космической техники. Буду поступать туда. Тоже не хочу связывать свою жизнь… С насосами. И пускай это прибыльно и денежно, но… Все же… Где ракеты, а где – насосы. – Игорек показывает руками весы, которые явно перевешивают в пользу ракет.
Несмотря на то что друзья закончили иностранную школу по специальной программе, они не обязаны работать на нефтяном предприятии в Холмах, вольны поступать так, как считают нужным. Желающих получить в этом месте работу – хоть отбавляй, мы не связаны никакими жесткими договорами. Но вот если кто-то из нас все-таки захочет работать здесь и нас примут – то только в этом случае на нас накладываются дополнительные условия. Мы будем обязаны отработать на Корпорацию пять лет. Я думаю, зарплата в этом случае будет куда меньше зарплаты иностранных работников, но для этого и проводилась спец-программа – чтобы в будущем привести в Холмы местную дешевую рабочую силу со знанием языка. И, занижая зарплату таким работникам, Корпорация сможет окупить расходы на наше обучение. Иностранное предприятие получает себе чертожского раба. Но если взглянуть на ситуацию с другой стороны – для нас это выгодно. Зарплаты там куда выше, чем в Городе и тем более в Чертоге. Так что для нас это просто райское место.
– Но как же так… – грустно говорю я. – Мы все думали раньше, что пойдем одной и той же дорогой…
– Это было бы очень круто, но у каждого все же свои интересы и цели. Я уверен, что мы все равно будем часто видеться. – Игорек хлопает меня по спине в знак примирения.
– Друг, не вешай нос! Мы будем видеться очень часто! Мы не забудем друг о друге. Вот увидишь, ничего не изменится, все будет как раньше, – говорит Ваня. Они сидят по обе стороны от меня и одновременно обнимают меня за плечи, подбадривая.
Но я понимаю, что это не так. Друзья уедут и вряд ли захотят снова вернуться в Чертогу, чтобы жить здесь постоянно. Они разъедутся кто куда и построят новую жизнь где-то в другом месте… И только на праздники будут возвращаться в свои родные края. Это печально. Только я останусь в Чертоге.
Тяжело осознавать, что твои друзья теперь не будут идти параллельно с тобой плечом к плечу. Они выбрали свою дорогу. И как-то неожиданно кончилось детство. Как же наши посиделки на крышах таких вот ржавых поездов? Наша рыбалка, покатушки на экскаваторах, трусы и носки, которые мы одалживаем друг другу во время совместных ночевок у кого-нибудь дома, просмотры фильмов, совместная готовка завтраков, игры в карты, лазанье в шахту, ракеты, петарды, дымовые шашки… А также я вспоминаю, какой крепкой была наша дружба в то время, когда на нас охотился Архип и его стая. Как удирали и прятались вместе, обнимались в какой-нибудь канаве и дрожали от страха, молясь, чтобы нас не нашли. Удивительно, но я буду скучать даже по этому. Что нас ждет дальше? Мы будем изредка видеться на выходных, на пару часов забиваясь в угловой диван бюджетного бара с кружкой пива в руке. Будет идти легкая беседа. Как поживаешь? Как учеба и… Девушка? А потом – как работа, как семья, дети? Нет. Мы слишком много пережили вместе. Наша дружба не может перетечь в это, просто не может… Она была слишком крепкой и сильной. Наша дружба всегда была бурной извилистой рекой со сложными порогами и быстрым течением, которая просто не может перетечь в маленький тихий ручеек. Но именно так и будет, и я ничего не смогу с этим поделать, как ни горько мне это осознавать.
