«Здравствуй, Пряничная девочка, – пишу ей ответное письмо. – Твое письмо получил, сейчас сижу в своем любимом темном уголке интернет-кафе и разглядываю твои фотографии…»
Я пишу нейтральное письмо, такое, которое не отличается от обычных моих писем, не делаю акцент на то, что завтрашний день, возможно, будет последним в моей жизни. Мы много обсуждали мою операцию, но всегда избегали опасную тему – а если все пройдет не очень хорошо?
Мы всегда переписывались о том, что будет после операции: что я буду здоров, какие у меня будут дальнейшие планы и мечты. О том, как мы поженимся, какая будет свадьба и сколько гостей. Но мы никогда не обсуждали, что будет, если я умру? Или стану овощем? Операции на мозгу связаны с огромными рисками.
Я комментирую ее фотографии, задаю вопросы, а затем немного рассказываю о том, что происходит в моей жизни.
«Вчера объявили уже официально, что Лоскутки будут сносить. Неподалеку построят новый район, куда нас расселят, – я проходил там недавно, строители уже роют котлован под новые дома. На месте Лоскутков будут строить многоквартирные высотки. Это классно, что мы наконец будем жить в новых домах со стенами из цемента. Но жалко расставаться с нашим жилищем… У Лоскутков богатая история, для жителей Чертоги наши дома как памятник погибшим каторжанам, которые строили наш район. У нас тут активно возводят горнолыжный курорт – мы с Архипом подали уже целую гору заявок на работу, хотим уйти из шахт и пойти работать туда. Но пока нас не берут… Ну и на шахтах сейчас все стало не так плохо: сменилось руководство, в наши рудники стали больше вкладывать денег. Открыли новую шахту, и идет строительство еще одной. Купили новое подземное оборудование, подняли зарплату. Так что шахтерское дело потихоньку восстанавливается. Но нам уже так надоела эта работа, что хочется сбежать куда-нибудь.
Кошки чувствуют себя прекрасно. Разжирели, теперь по комнате бегают четыре круглых белых шарика. У нас в доме много мышей – пытаемся научить кошек их ловить. По всем углам пищит бесплатный обед. Но усатые морды мышей за обед совсем не принимают.
Мы как-то поймали мышь мышеловкой – отдали четверке. Они поиграли с ней, но жрать никто не стал. Мы задумались: что делать? И тогда в следующий раз, когда услышали, как захлопнулась мышеловка, выудили мышь и намазали ее паштетом. Мышь с паштетом пошла на ура. Четыре усатых морды стали просить еще. У нас образовался слаженный тандем – Архип ловит мышей, а я мажу их паштетом. Мы надеемся, что таким образом все-таки когда-нибудь научим котиков самостоятельно охотиться на мышей.
Завтра моя операция, постараюсь как можно скорее написать тебе после нее.
Я тебя на букву Л.
Твой Кит».
Я отправляю ей письмо. Тут же пишу еще одно, Архипу.
«Привет, друг.
Если ты читаешь это письмо, значит, что-то пошло не так. Операция не прошла удачно, и, возможно, я сейчас уже умер или нахожусь в коме. Если я нахожусь в коме или стал овощем – ты знаешь мое желание. Меньше всего на свете я хочу быть ничего не соображающим недосуществом, которое высасывает из близких их время и силы. Ты знаешь, что нужно сделать – вы с мамой должны дать согласие на то, чтобы отключить питание.
Я обещал тебе бороться, и я боролся, как мог. Теперь я устал – от меня больше ничего не зависит.
Наверное, вы сейчас все рыдаете, молитесь богу либо черту – вдруг кто-нибудь из них может помочь?
Я не хочу, чтобы ты слишком много думал обо мне, хочу, чтобы ты продолжал жить дальше. Я прошу тебя первое время помогать моей маме – правда, я думаю, что она справится. Она пережила смерть любимого сына. А уж смерть нелюбимого как-нибудь точно переживет. Понимаю, это мрачная шутка, но по-другому шутить я не умею. Помоги ей справиться с очередным горем. Можешь попросить ее связать для тебя свитер – вязание ее успокаивает.
Однажды приедет Ханна… Я уверен, что она приедет, несмотря на то что меня больше нет. Я хочу, чтобы ты приглядывал за ней. Хочу, чтобы ты стал ее другом. Ты хороший человек, Архип. Я могу доверить тебе даже свою собственную никчемную жизнь. Я доверяю тебе, как себе. Верю, что ты можешь стать для Ханны хорошим другом.
Скажи Бобру, что мне жаль за все. И что да, я – дерьмо. И помирись уже с ним, наконец. Я вижу, что вам обоим тяжело быть врагами.
Я рад, что меня больше нет. Рад, потому что вы, близкие мне люди, наконец-то свободны от меня.
Построй свою жизнь так, как мечтал. Уезжай из Чертоги – продолжай учебу, купи себе новые рубашки, портфель и часы. Устраивайся работать в какую-нибудь классную фирму. Ты сможешь, я верю в тебя. Но никогда не бросай Ханну, слышишь? С этих пор я хочу, чтобы по жизни вы шли вместе.
Живите так, чтобы я смотрел на вас с небес, а может, выглядывал бы из-под люка в земле, ведущего в ад, и присвистывал от удивления: «Вот это живут люди! Я бы так не смог!»
Я рад, что умер. Ведь теперь твой кит может воспарить в воздух.
Живи за нас двоих, Архип. Это мой приказ.
Я люблю тебя, хоть ты всегда был высокомерным говнюком.
Твой Кит».
Я настраиваю отложенную отправку этого письма, задаю дату и время. Согласно этим настройкам, письмо должно отправиться через неделю – этого времени достаточно, чтобы операция показала результаты. Если все пройдет хорошо, я успею вернуться и удалить письмо. Если нет – оно дойдет до адресата.
Придя домой, я долго разглядываю через карманное зеркальце свой затылок в отражении в настенном зеркале. Щупаю руками. Скоро там просверлят дыру, вытащат кусок черепа, поиграют с моим мозгом и закроют дыру обратно.
Передо мной баночки с краской, я купил на днях растворитель и краски в хозяйственном магазине. Я беру черную и рисую под глазами круги. Закрашиваю нос, на губах рисую короткие вертикальные полосы. В таком виде можно идти хоть на Хеллоуин.
Смерть – вот, кто я сейчас. Не жилец. Будущий призрак.
Вытаскиваю на улицу все банки. Стираю со стены дома злобных монстров – тех самых, которые сидят в моей голове и которых рисую каждый год, прибавляя на стену по одному.
– Идите отсюда, ребята, – говорю я монстрам, замазывая их. – Вам тут не рады. Вы больше не мои гости.
Вместо монстров я рисую на стене огромное синее море.
Я думаю о Ханне. О том времени, когда мы еще не встречались и считались врагами.
О том, как впервые смог хорошо разглядеть ее, когда она приехала второй раз. Это было на задворках нашего бара в Чертоге. Я вывел ее из бара, чтобы Архип ее не узнал, и снял с нее капюшон. Тогда я сразу подумал о ее волосах. Они не были соломой, и я удивился. У девчонок, которые мне встречались до этого, волосы были всегда как солома, а у нее они были другие. Гладкие, мягкие на вид, как трава в поле весной. И мне хотелось потрогать их. И понюхать. Я уже чувствовал запах свежескошенной травы и одуванчиков.
