– Слушай, – говорю я, – у меня просто ужасный вечер, поэтому, если хочешь сообщить мне, что вернулся к Эрике Стоппард, потому что она, скажем, не такая предсказуемая, как я, или занимается триатлоном по воскресеньям, – очень тебя прошу, так и скажи. Хватит с меня предчувствия надвигающихся катастроф!
Наклонив голову, он хмурит лоб, будто и не знал, что я способна на такое. Потом говорит:
– Ух ты. Не знал, что ты способна на такое.
Я выдыхаю – приятно читать мысли своего мужа, даже если он собирается тебя прирезать за родительским домом на Парк-авеню. Выражение его лица становится мягче.
– И если на то пошло, я порвал с Эрикой. Она была слишком… не знаю, как сказать. Мы все время что-то делали – играли в гольф, охотились за скидками, торчали в боулинг-клубе. Охотились за скидками в боулинг-клубе. Это было так утомительно! Разве плохо воскресным вечером просто валяться на диване и смотреть канал «Старц»?
Прежде воскресный вечер на диване за просмотром канала «Старц» показался бы мне райским. Теперь я не уверена. Я поймала мяч на Сэйфко-филд. Я спрыгнула с Бруклинского моста и почувствовала, что умею летать. И все же, поджав губы, говорю:
– Неплохо. Совсем неплохо воскресным вечером смотреть канал «Старц». Но я уверена, что ты искал совсем другое, разве нет? Разве ты не хотел волнений, фейерверков и прочих джазовых движений?
– Не пойму, что ты подразумеваешь под джазовыми движениями, но, как бы то ни было, я пришел, чтобы пригласить тебя на свидание.
– На свидание?
– Да… туда ходят люди, когда нравятся друг другу; они выпивают и, если оба не против, могут закончить вечер в постели.
– Вот как, – говорю я, наконец забыв об отце, и внезапно икаю, но успеваю прикрыть ладонью рот. – Ой, прости. У меня что-то с желудком.
Он пожимает плечами, будто не раз такое наблюдал. Ну наблюдал, конечно. Я обдумываю его слова.
– Хорошо. Можем пойти на свидание.
– Я ожидал большего энтузиазма, – говорит он.
– Что поделать, Шон. Такова жизнь. Иногда приходится довольствоваться тем, что она предлагает.
Он искоса смотрит на меня.
– Цитата из книжки твоего отца?
– Нет, – говорю я, уже уходя. – Но, может быть, из моей.
33
Вчера Ванесса просила позвонить, а не заявляться к ней, но сейчас плюс тридцать пять, и если я сейчас же не найду, где укрыться от жары после забега на четыре мили, я просто умру от теплового удара.
– Ты издеваешься? Это еще что такое? – вопрошает она, указывая на серо-коричневую ленточку, привязанную к моей рубашке. – Ты тоже теперь этой фигней страдаешь?
Я встаю под ее кондиционер; рубашку раздувает искусственный ветер.
– Ну, это к вопросу об ответственности. И убеждениях. Не важно, – бормочу я. – К тому же Олли помогает мне прийти в себя… ведь именно ты сказала, что сейчас для меня это важнее всего.
– Совершенно верно. Скоро тебе понадобится физическая подготовка.
– Если предстоит марафон, я пас.
– Нет, не марафон, – она открывает коробку с шоколадными чипсами, протягивает мне штучку – словно это взятка. Или искупительная жертва за то, что случится дальше. – Продюсеры хотят, чтобы ты приняла участие в шоу «Рискни».
Я пронзительно, отрывисто смеюсь, пока до меня не доходит – она не шутит.
– Ни за что.
– Это входит в контракт.
– Я не смогу.
– Сможешь.
Я прокручиваю в голове миллион вариантов, которые меня ждут: смерть, публичное унижение, переломанные конечности, унижение отца своим участием в шоу.
– Если я соглашусь, отец меня вычеркнет, – говорю я тихо, двигаясь от кондиционера к дивану.
– Из завещания?
– Из жизни.
– О господи! – Ванесса закатывает глаза.
– Хватит меня недооценивать!
– Хватит себя недооценивать! – огрызается она.
– Мне так тяжело! – Слезы льются сами собой, как всегда в последнее время. – Моя жизнь… блин, она такая тяжелая! Как ты не понимаешь?
– Не такая она и тяжелая, – отвечает Ванесса, прежде чем скрыться от меня в спальне. – Но пока ты сама этого не поймешь, она, конечно, будет тяжелой.
* * *
Выхожу из дома Ванессы и бегу обратно к Райне, хотя конец июля, воздух плотный и влажный, и бегать в такую погоду – глупо. Но мне нужно правильно использовать инстинкт, подсказывающий, что мне нужно спасаться бегством, удирать как можно дальше от руин того, что я уже разбила, и будущих руин того, что еще предстоит разбить.
Может быть, это и есть мой план Вселенной, думаю я, сворачивая на север по Пятой авеню; ноги дрожат, бедра горят огнем, живот снова сводит спазм. Может быть, все книги из серии «Помоги себе сам», все их оглавления, и советы, и идеи, и что там еще все равно не дадут мне уклониться от курса (и значит, мой отец прав). Может быть, я просто торнадо, который движется от одного места катастрофы к другому. Катастрофы. Мой жизненный план – сеять катастрофы.
Я снова вымокла с головы до ног к тому времени, как дотащилась до лифта в доме Райны. Ткань рубашки прилипла к коже, волосы спутались и слиплись от пота, щеки – цвета пожарной машины. Фрэнки, швейцар, показывает на мою серо-коричневую ленточку и говорит:
– Скажи брату – правительство не заставит его опустить руки. Не грусти, Бог с тобой, – он поднимает вверх кулак, как Холли Берри.
– Бог со мной, – повторяю я вяло и молитвенно складываю ладони.
Тео сидит на кухне и что-то читает с айпада. Некоторое время я борюсь с желанием сбежать подальше, удрать, пока он еще меня не заметил, но вместо этого выдыхаю, собираюсь с духом и говорю:
– Ты нарочно попадаешься мне на глаза, когда я выгляжу хуже некуда? Если на то пошло, я пробежала четыре мили, а на улице плюс тридцать пять. Поэтому я, можно сказать, задала жару.
Он смотрит на меня, крепко жмет мне руку, говорит:
– Прости, не знал, что ты здесь. Ну, я пойду, – и резко встает.
– Можешь остаться.
– Я пришел не из-за тебя, не волнуйся. Райна едет с работы, Олли в душе, меня впустила Глория.
Я говорю:
– Оставайся, это не проблема. (Нет, кажется, проблема!)
– Слышал, Шон вернулся в город. Ну я и сам все понял – потому что ты не отвечаешь на мои сообщения.
– Ну, – говорю я. Потом: – Да, вернулся. Потом: – Не знаю.
Мобильный Тео жужжит в кармане; прижав телефон к уху, он идет в гостиную, на ходу обсуждая с кем-то сделки, и стратегии, и планы, и умение убеждать. Я недолго подслушиваю, втайне надеясь, что он вернется, но потом слышу голос Олли, дверь захлопывается, и я остаюсь одна.
