Но понемногу эйфория сходила на нет, и проводить пять вечеров в неделю в ресторанчике в соседнем квартале стало нерационально. Карьера Шона пошла вверх, за этим последовало неизбежное самодовольство; мы уже не пытались впечатлить друг друга поцелуями длиной в двадцать минут, чтобы заработать лишний яичный ролл; секс стал скучным, потому что важнее всего теперь было рассчитать дни овуляции. Ну вот мы и достигли апогея: я прихожу домой с работы, а он выдвигает мне навстречу подбородок, крепче сжимает стакан с пивом и говорит «привет».
Это естественное течение вещей, сказал бы мой отец. Нельзя же всегда быть такими чокнутыми (в переносном смысле, но и в прямом тоже). Наши мозги устроены иначе, добавил бы он. Подумаешь, выбираемся поужинать всего два раза в неделю. Ничего страшного нет. Ну, во всяком случае, не было до «Винограда».
Поглощенная этой мыслью (чокнутыми! Побудем-ка чокнутыми), я говорю полусонному Шону:
– Может, смотаемся в Hop Lee? Узнаем, заслуживаем ли еще бесплатные роллы от Люси?
– Я так устал. Сил не хватит с дивана встать, не то что выйти из квартиры, – отвечает Шон. – Может, закажем на дом?
– Ладно. – Я чувствую себя шариком, из которого выкачали воздух, но делаю вид, будто ничего не случилось, будто я не слишком и хочу, чтобы мы помчались в Hop Lee и целовались там, пока нам не принесут дополнительную порцию.
И – то ли он ощутил мое недовольство, то ли услышал мой разочарованный вздох, но он говорит: «Ну, хрен с ним», со стуком ставит стакан на столик, встает с дивана и притягивает меня к себе за талию, как Астер притянул бы Роджерс
[2].
– Так мы пойдем в Hop Lee? – интересуюсь я. Моя голова откинута назад; хорошо, что Шон меня придерживает. Он тычется в мою шею и позволяет выпрямиться.
– Это был максимальный расход энергии на сегодня. Но теперь ты видишь, что я хотя бы попытался.
– Принято к сведению, – я улыбаюсь и закусываю губу. Мне нравится его игривое настроение – словно он читает мои мысли. – Хорошо день прошел?
Он снова плюхается на диван.
– Не то чтобы ужасно. Tech2Co дали мне работу. Платят, как в «Майкрософте». Что там с подгузниками?
– Все в дерьме.
– Ха! – Он склоняется ко мне так, чтобы я видела – он искренне смеется. В последнее время мне нечасто приходилось слышать, как он хохочет взахлеб. Он всегда либо слишком устал, либо занят, либо согнулся за каким-нибудь из бесчисленных ноутбуков или других гаджетов, которые важнее, чем я. Представьте – у вас сорок семь сообщений, которые требуют срочного ответа, а иначе телефон взорвется у вас в руке, как граната! А жена… ну, жена и утром будет дома.
– Классный ты, когда смеешься.
– Смех – лучшее лекарство, – отвечает он, переключая каналы. Я ищу в кухонном шкафчике меню Hop Lee.
– Ой, а деньги у тебя есть? Ты ведь заблокировал мои кредитки, да?
– Я звонил. Оказалось, с них не списывали деньги. Видимо, их не украли, ты сама потеряла.
Я ищу в его голосе осуждение: Шон никогда в жизни не терял кредитные карты, он вообще никогда в жизни не потерял бы их. Он такой правильный, такой педантичный. Его родители – профессора Массачусетского технологического института. Его воспитывали в любви к порядку, с постоянной оглядкой на планы и список задач, обеспечивающий беспроблемный переход с одного уровня (колледж Чоут Розмари Холл) на другой (Гарвард). Он никогда бы не оставил сумку полурасстегнутой, никогда бы в метро, включив плеер, не потерял связь с реальностью – а я, как известно, делаю так время от времени, но только из-за тайного увлечения металл-группами восьмидесятых, которые я не стесняюсь слушать лишь среди незнакомцев. Да, Шон – человек надежный, предсказуемый, и поэтому он никогда, никогда бы не потерял свои кредитки.
Я смотрю на него, лежащего на диване, уже вновь поглощенного какой-то передачей об африканских племенах, и тут вспоминаю: «Виноград»! Может, не такой уж он зануда, как я думала, не так уж боится рисковать? Если он и его друзья, короли высоких технологий, инвестируют выплаты, основанные на акциях IPO
[3], в стройных красоток в слишком тесных майках? Конечно, это не похоже на Шона – но чек-то я видела.
Я смотрю в потолок, больше всего на свете желая все-таки пойти в Hop Lee зарабатывать эти несчастные яичные роллы. Наконец я говорю – может быть, немного резко:
– Я не теряла кошелек. Его украли.
– Уилла, ты сама знаешь, что ты его потеряла.
Он прав; с тех пор, как мы вместе, я теряла кошелек трижды. Но прежде чем я могу возразить что-то в свое оправдание, телефон Шона с привычным жужжанием оживает (слышен ли звук рухнувшего сайта, если никто не сообщил о рухнувшем сайте?), и Шон погружается в чтение, а затем в переписку. Эй, приятель, но ведь мы не договорили! Почему твой телефон важнее яичных роллов?
– Аманда спрашивает, можно ли оставить Никки нам на выходные.
– Но мы… ну… хмм…
Он уже пишет ответ.
– Шон! – говорю я более сурово, чем хотела, а может быть, именно так сурово, как хотела. Его скользящие пальцы замирают, и он выпрямляется. Я продолжаю уже ласковее:
– У нас уже месяц не было нормальных выходных. Не то чтобы я против спиногрыза, но…
– Уилла, у Аманды никого нет, кроме нас. И потом, ты же любишь Никки.
– Люблю, – соглашаюсь я, про себя думая: но меньше, чем раньше. Все-таки пубертатные двенадцать не так прекрасны, как очаровательные семь. А потом я злюсь на себя, что вообще могу сомневаться по поводу этой любви; хорошо ли это характеризует меня в целом как личность и, в частности, как будущую мать?
– Мастер. Карт. Вызывает. Мастер. Карт. Вызывает.
– Кто такой мистер Карт? – спрашивает Шон.
– Мастер Карт, – говорю я, опустив глаза, но в душе ликуя: я знала, что кошелек украли! Я знала! Я его не потеряла!
Я хватаю трубку.
– Уведомление о мошеннических действиях. Это Уилла Голден?
Вообще-то Голден – фамилия Шона. Когда мы поженились три года назад, я была до смерти рада сменить свою фамилию Чендлер, прилипшую ко мне как тень – отцовскую тень. Но хотя я знала, что Шон – моя судьба, мой суженый, я так и не смогла привыкнуть к этой перемене. Голден. Я так хотела слиться с этой фамилией, но, по правде говоря, все еще не сразу отвечала, когда в ресторане меня окликали «миссис Голден», и несколько раз смотрела на водительские права, чтобы убедиться – это действительно моя фамилия. Но Шон принадлежал мне, а я – ему. Уилла Голден. Словно часть моей жизни, обозначенная «Чендлер», была лишь промежуточной стадией.
