– Нет, – говорит Райна, – не знаем.
– Тем не менее это так, – он пожимает плечами. – Так вот, я его построил, и ко мне пришли.
– Тогда почему ты здесь? Почему не спасаешь души в какой-нибудь палатке, провонявшей ладаном или марихуаной? – Райна принюхивается. – Здесь точно не пахнет ни тем ни другим.
– Райна, сестричка, я не понимаю, откуда такая враждебность, – говорит Оливер тем ласковым тоном, который способен взбесить кого угодно. Должно быть, именно так он общается со своими учениками в самом конце занятия – весь этот оммм, и внутренний мир, и свет, который ведет меня, есть свет, который ведет вас. – И это никакая не марихуана, это масло пачули. Очень способствует пищеварению. Как-нибудь принесу немного для Джереми.
– Какая тут враждебность, – возражает Райна, хотя ее голос звучит отнюдь не дружелюбно. – Просто мы не виделись целый год, и на нас с Уильямом свалилась куча проблем, в частности мама и папа собрались заводить любовников, так что мы были бы очень признательны, если бы блудный сын тоже немного помог.
– Надеюсь, не завести любовников? Они и сами справятся, – он смеется. Ноздри Райны раздуваются.
– Почему вы вечно называете меня Уильямом?
Райна вздыхает и трет переносицу; в ту же секунду пищит ее смартфон.
– Господи! – вопит она, хватает несчастный гаджет и, на ходу печатая, направляется к выходу. Мы с Оливером какое-то время молчим, а потом я спрашиваю:
– Серьезно, Олли, что ты тут делаешь? Мы никак не ожидали. И потом – ну я не читаю твой «твиттер», уж прости. Ты мог хотя бы сообщить нам, что приедешь?
Он опускает голову.
– Я знаю, Уилла, но, блин…
Когда он снова смотрит на меня, я уже не вижу сияния; зато я вижу, как впали его красивые скулы, став совсем не такими красивыми.
– Просто у меня небольшие проблемы. Ну… я имею в виду, ничего страшного… То есть я хочу сказать… ну… ты только не говори родителям.
– Чего не говорить родителям? – интересуется Райна, уже разобравшись со своими трудностями. Порывшись в сумке, достает волшебную баночку, открывает крышку, глотает пилюлю за наше здоровье. Достает еще одну, протягивает мне.
– Самолечением занимаетесь? – спрашивает Оливер.
– Нет, – отвечает Райна. – Это способствует нашему пищеварению.
– Никого не хочу осуждать, – говорит Оливер; официантка приносит ему горячий напиток, судя по запаху, коктейль из травы и мочи. Оливер отхлебывает большой глоток и, по всей видимости, впадает в нирвану. – Уилл, никогда не пробовала? Он бы помог тебе решить проблему с кожей.
Я хочу ответить на обидные слова, но семья есть семья, так что я просто качаю головой. Ну и вонь – ни дать ни взять общественный сортир в Центральном парке.
– Не сбивай нас, Оливер. Что у тебя стряслось? – Райна непреклонна. – Все остальные, может быть, и поведутся на твою камасутру, но только не я.
– Я счел бы себя обделенным, если не мог бы вдохнуть божественную сущность. Я стараюсь сделать каждого, с кем общаюсь, немного лучше. Немного счастливее, Райна. Можешь ли ты сказать о себе то же самое? Сияет ли свет внутри тебя, как он сияет внутри меня?
– Кончай уже чушь пороть, Оливер.
– Ну ладно, – он опускает голову. – Учитель Дари попросил меня вложить деньги в постройку ашрама, потом найти еще инвесторов, чтобы те нашли еще инвесторов… – Он рисует в воздухе спираль, видимо, желая показать этим жестом – и так до бесконечности. Или, может быть, он хочет показать, что сошел с ума. Не могу сказать наверняка.
– Пирамида! – восклицает Райна. – Тебя втянули в пирамиду!
– Вот дерьмо, – говорю я и делаю большой глоток коктейля из мочи, потому что мне хочется пить, а лимонад, похоже, никогда не принесут.
– Я не виноват.
– Само собой, – Райна фыркает. – В этой семье ты никогда не будешь виноват.
* * *
Когда мы выходим из ресторана и таблетка только-только начинает действовать, мы натыкаемся на Алана Алверсона. Он представляется Райне и Оливеру как Ален, но я, само собой, все равно зову его Алан.
– Жаль, что мы так плохо ладим, Уилла, – говорит он, затем, обращаясь к Райне и Олли: – Я просто молюсь на вашего отца. Уилла знает. Я хотел бы пообщаться с вами поближе, узнать больше о человеке, который творит чудеса.
– Наш папа – не Иисус, – замечаю я.
– Не назвала бы это чудесами, – добавляет Райна.
– Дамы, – перебивает Олли, – не будьте такими гадкими. Папа классный.
Алан, ничуть не смущаясь, продолжает гнуть свое.
– Я понимаю, тебе сейчас хреново – тебя уволили, ну и все такое, но твой отец объяснил бы это вот как: если бы ты не писала СМС во время совещания, а Ханна не страдала бы от кокаиновой зависимости, а «Надежные» не ставили бы невыполнимых задач и все это не произошло бы в нужное время, то я не получил бы повышения. Все это – план мироздания, и он гениален!
– Весьма благородно с твоей стороны, Алан.
– Может, и не благородно, – говорит он, – но факты есть факты.
– Хм-м, – отвечает на это Райна.
– Классно, чувак! Я с тобой согласен, – радуется Оливер, – я того же мнения.
Он хлопает Алана по плечу, как будто они – лучшие друзья, как будто этот уродец не занял мое место.
– Была рада видеть тебя, Алан. – Я шагаю дальше по тротуару; мой мозг затуманен, конечности какие-то вялые.
– Ты слышала, что Ханна в центре реабилитации?
– Да ладно? – Я поворачиваюсь к нему.
– Да. В Коннектикуте, называется «Чистый воздух». Оказалось, все гораздо хуже, чем можно было себе представить.
– Кто такая Ханна? – интересуется Оливер.
– Моя бывшая начальница, – отвечаю я.
– «Чистый воздух» – хороший центр, – говорит мой брат с самым невозмутимым видом.
– Все равно ты ей напиши, – предлагает Алан, – или еще как-нибудь свяжись.
– А ты разве с ней общаешься?
– Я? Нет. Но я никогда не был ее другом, а ты – другое дело. Все ошибаются, сама понимаешь.
– Я думала, никто не ошибается. Ведь именно так говорит мой отец. – Я вспоминаю эротическое фото, которое мне отправила Ханна, и бракованный тест на беременность, и разрыв с Шоном.
Алан чешет в затылке и долго смотрит в небо, размышляя над моими словами. Затем снова переводит взгляд на нас.
– Господи, да откуда мне знать? Я просто тащусь от книжки твоего папаши.
12
Что ты ненавидишь больше всего на свете? – спрашивает Ванесса.
Снова пятница, и мы, как обычно, заняты спортивной ходьбой, как будто ничего не изменилось – хотя на самом деле изменилось все. Как будто Шон не ушел от меня, мы не оставили нашу идею завести детей, у моих родителей нет кризиса пожилого возраста, мой брат не стал властителем дум всех (непривычных думать) офисных клерков, а подгузники для взрослых не испортили мне жизнь.
