Но что касается меня – я всегда была никем. Просто Уиллой, которой лучше было бы родиться Уильямом. Я не ходила, как Никки, за всеми по пятам и не засыпала их вопросами – но свои вопросы были и у меня. Я не была лидером, не была изгоем, не была умной, не была глупой. Я всегда была довольно симпатичной – темные волосы, большие глаза, – но недостаточно красивой, чтобы моя внешность что-то значила; у меня довольно поздно выросла грудь, так что девственности я лишилась только в первый год учебы в колледже, в ноябре. Еще раньше я познакомилась с Ванессой – она говорила мне, какой надо быть, и я ее слушалась. Я носила мартенсы (пока они не вышли из моды), я говорила, что пиво «Амстел» гораздо лучше слабоалкогольного напитка «Зима» (втайне предпочитая последний), я научилась танцевать под Принса и курить, не кашляя, я перецеловала достаточно парней, чтобы наконец переспать с одним из них.
Но в двенадцать? Кто знает, какой я была. В мой двенадцатый день рождения мы с мамой отправились в Диснейленд. Я была слишком взрослой для подобных развлечений, но она предложила, а я никогда там не была, и к тому же мы с мамой мало времени проводили вместе, поэтому я обрадовалась, захлопала в ладоши и крепко ее обняла, услышав такое предложение. Но в первый день путешествия, когда мы как раз собрались съехать с «Поющей горы», карусели сломались. Совершенно сломались. Нас даже показывали в местных новостях.
Мы висели над пропастью почти пять часов – ни вверх, ни вниз, только болтались из стороны в сторону. Где-то на четвертом часу пыток парень за нашей спиной, молодожен из Кентукки, начал вопить, что подаст в суд на Уолта Диснея. Его юная супруга визжала: «Да!» и «Покажи этим засранцам!»
Четверо пассажиров в машинке перед нами оказались довольно близко от бассейна, так что они решили рискнуть и прыгнуть туда. Трое сразу же выскочили из воды и вскарабкались на бортик, а четвертая все никак не появлялась, и я ждала, ждала, ждала, задержав дыхание, и думала: неужели такова судьба этой женщины, неужели ей на роду написано выпрыгнуть из машинки на «Поющей горе», сломавшейся из-за перегоревшего предохранителя, упасть в бассейн и утонуть? Наконец она показалась над водой и закричала, что сломала лодыжку, так что одному мужчине пришлось прыгать в воду, чтобы ее спасти. Мама наблюдала за всем этим с неизменным стоицизмом, который я унаследовала от нее, – отчасти завороженная неясной перспективой, отчасти неуверенная, можно ли быть этим завороженной; посмотрев на меня, мама пожала плечами.
– Прости за отстойный день рождения, – сказала она.
– Ты не виновата. Ты же не знала.
– Ну да, – ответила она. – Но день рождения все равно получился отстойным.
Пять часов спустя нас наконец вытащили; нам предложили купоны на посещение буфета и купон на свободное посещение аттракционов до конца наших дней. Но мы с мамой больше не были настроены на приключения, поэтому на следующее утро взяли такси до аэропорта и приехали домой. Отец смотрел сводки новостей, так что он лишь посмеялся и вручил мне скейтборд, перевязанный ленточкой. Как будто мне когда-нибудь хотелось скейтборд. Как будто его когда-нибудь интересовало, чего бы мне хотелось.
– Я – не Уильям, – сказала я ему. Он посмотрел на меня вполоборота, наморщив лоб; я вздохнула и направилась в свою спальню, чтобы там закрыться, по дороге подбросив скейтборд в комнату Оливера.
* * *
Никки возвращается с пиццей пепперони и пачкой «Тропических Скиттлз»; звучит ужасно, но здорово возбуждает аппетит, если он вам нужен.
– Круто, – говорит он. – Мама мне не разрешает есть всякое дерьмо. Она помешалась на биопродуктах.
– Надо бы и мне перейти на них, – отвечаю я. – Говорят, они продлевают жизнь на три года. – Я слизываю жир с пепперони и прижимаю кусок теста к нёбу. Может, это и не биопродукт, ну да какая разница.
– А вдруг вас завтра собьет автобус?
Я согласно киваю. Интересно, он думает о своем отце, как я думаю о его отце?
– Это даже хорошо, если собьет автобус, – продолжает он, вытягивая губами длинную нитку плавленого сыра. – Я имею в виду, неплохая смерть. Бум – и все.
– А меня сегодня уволили, – говорю я. Жир пиццы стекает мне в горло.
– Вот блин.
– Ты первый, кому я рассказала. Наверное, это неправильно.
– Да, – отвечает Никки. – А где дядя Шон?
Экран моего мобильника загорается. Я тянусь за телефоном, как собака Павлова.
– Это, наверное, он.
Уведомление.
Теодор Брэкстон прислал вам сообщение на Facebook.
– Вот дерьмо, – бурчу я и ловлю на себе взгляд Никки. – Ой, прости. Не надо так говорить. Я хотела сказать – дерево. Де-ре-во.
– Ну и что, я все время говорю «дерьмо».
– Так нельзя. Почему твоя мама меня не предупредила, что ты все время говоришь «дерьмо»? Представь – будешь ты поступать в колледж, скажешь на вступительных экзаменах «дерьмо» и не поступишь.
Я иду к холодильнику в надежде найти бутылочку вина. Должно же где-то в этом доме быть вино.
– Я сирота и жертва теракта. Я могу сказать экзаменатору: «Твоя мамаша настоящая сраная какашка», и меня все равно возьмут в Гарвард.
Я отрываюсь от раскопок в холодильнике и смотрю ему в глаза.
– Во-первых, нельзя говорить такие ужасные вещи. Во-вторых, вряд ли это правда. В-третьих, даже если это правда, все равно надо вести себя достойно.
– Я веду себя достойно, – говорит он. – Мой учитель английского говорит, у меня лучшее в классе воображение. Говорит, из меня получится писатель.
– Правда?
– Чему ты удивляешься?
– Я не удивляюсь. – Я переключаю внимание на нижнюю полку холодильника, вина там не нахожу, только бутылку пива, срок годности которой истек еще в позапрошлый чемпионат мира по футболу, но не все ли равно, черт возьми.
– Ни разу не видел, чтоб вы пили пиво. – Никки улыбается. – Вам больше подходит белое вино.
– Тебе двенадцать или тридцать семь? Очень уж ты рассудительный. И странный.
– Подобное притягивает подобное, – он смеется.
– Хочешь сказать, я тоже странная? Обо мне можно много чего сказать, но что я не странная – так это точно. Я настоящая Швейцария.
– Странные люди никогда не признают себя странными, – говорит он. – Меньше знаешь – лучше спишь.
– Да, так и есть. Твое здоровье, – я чокаюсь бутылкой с его банкой колы.
* * *
Теодор Брэкстон
Друзья: 321
Город: Сиэтл, Вашингтон
Семейное положение: все сложно
Заголовок: Можешь не обращать на меня внимания
Милая У.,
Я все думал, писать тебе или нет. Вот, пишу. Но не знаю, отправлять или нет. Смешно, правда? Нет, совсем не смешно. Разве что иронично. Но тем не менее. Меня затягивает в болото, и даже я не знаю, как оттуда выбраться. Кто бы мог подарок? (Я что, написал вместо «подумать» – «подарок»? Проклятый интеллектуальный ввод. Прости меня. Я просто не знаю, о чем писать. К тому же я нервничаю. И боюсь.)
