Чемоданы сдали в багаж. Из ручной клади – сумка с ноутбуком плюс какая-то мелкая дребедень. Плюс самовар. В лаковой сумке из фальшивого аллигатора. Я умолял Марию сдать его в багаж, она наотрез отказалась.
– Представляешь, как они будут там его швырять? – Мария делала страшные глаза.
– Если он пережил русскую революцию и нацистскую Германию, то перелет через Атлантику в брюхе аэробуса будет сплошным удовольствием.
Это я говорил накануне ночью, сегодня мне было плевать. Еще Мария всерьез боялась, что самовар конфискуют на немецкой таможне. Я пытался выяснить почему – ничего не добился. Это тоже вчера.
Мы подошли к ленте транспортера, квелая тетка при погонах и в мятой униформе пялилась в экран. Там проплывали рентгеновские потроха сумок и портфелей. Я спросил у сонного офицера про наш компьютер, он жестом показал: вынуть. Я вынул, сунул в пластиковый таз, бросил туда же сумку. Мария сняла пальто, заботливо сложив, пристроила в следующем корыте. Она нервничала. Последней на транспортере оказалась лаковая крокодилья сумка. Пузатая и явно превышающая допустимые параметры ручной клади.
Я прошел через рамку, показал билет. Офицер лениво махнул рукой: проходи. Убрал ноутбук, застегивая молнии, обошел транспортер. Под углом мне стал виден экран, туда как раз вползал наш самовар. Я не знал, что Мария сунула в сумку провода от компьютера и трансформатор. На мониторе композиция из самовара и проводов выглядела устрашающе.
Тетка не просто проснулась – подпрыгнула. Нажала педаль, сверху противно зазвенело, как в школе. Мария застыла. К нам уже бежали какие-то решительные люди, я на всякий случай поднял руки. Толстый майор, явно начальник, пытаясь отдышаться, уставился в монитор.
– Вас ист дас? – спросил он Марию, тыча в экран. – Что там есть? Данный объект в чемодан!
«Данный объект в чемодан» больше всего был похож на бомбу.
– Герр оберст
[19], – встрял я со своим неказистым немецким. – Дело в том, что это аппарат для кипячения воды. Приспособление для чаепития. Мы нашли его в лавке у старьевщика. Семьдесят евро. Моя жена любит коллекционировать хлам. – Я снисходительно добавил: – Америка – страна без истории. Что для нас, европейцев, старье и мусор, для них – антиквариат.
– Для кипячения воды? – недоверчиво спросил майор, нажав на кнопку.
Транспортер включился. Сумка с самоваром выползла из рентгеновского короба.
– Расстегнуть!
Я расстегнул, вынул латунную дуру из сумки, поставил перед майором.
– А сюда… – Мария неожиданно вынырнула сбоку. – Вот сюда наливают воду… Видите? А вот сюда кладут тонкие чурочки, дрова, иногда шишки.
– Зачем шишки? – насторожился майор. – Зачем дрова в трубу?
– Ну как? Очень просто – огонь в трубе нагревает воду, доводит ее до кипения. Сверху ставят заварочный чайник – видите, как удобно… А вот отсюда – р-раз! – Мария повернула кран. – Отсюда наливают кипяток.
Майор взглянул на нее потерянным взглядом.
– И пьют чай. – Мария невинно улыбнулась. – На веранде. Или в саду.
– А просто… – Майор ладонью провел по унылому лицу. – Просто в чайнике нельзя? Почему нельзя просто в чайнике?
Мы переглянулись. Мария, словно извиняясь, негромко сказала:
– Ну это вообще русская штука… Там, у них, так принято… Называется самовар. Са-мо-вар.
Майор устало посмотрел на меня, на Марию. На самовар. Повернулся и ушел.
24
Не помню себя таким пьяным в столь ранний час – в девять; пролетая над Парижем, я допивал третий коньяк. Мария спала. Пытался смотреть французское кино: сорокалетняя тетка вернулась каким-то макаром в свою юность (времена диско-Мадонны, накладных плеч и белых кроссовок) и пыталась там что-то кардинально поменять. При всей увлекательности идеи фильм получился на редкость нудным и глупым. От чтения мелких субтитров у меня начала болеть голова, через час нелепость сюжетных ходов я уже воспринимал как личное оскорбление. Короче, я плюнул, включил какую-то музыку – легкую, как было сказано в меню. Синтезатор убедительно изображал ветер, тихо стучал бубен, незатейливый напев тек как мутная вода в придорожной канаве. Я закрыл глаза и благополучно заснул.
Приземлились. Миновав таможню и паспорт-контроль, взяли такси, с макушки моста раскрылась панорама Манхэттена: острый силуэт Крайслера, утесы Мидтауна, туманная громада Уолл-стрит. Я чуть не заплакал – усталость, алкоголь, нервы, – не знаю, я был счастлив вернуться домой.
Проснулся я от странного звука, словно кто-то играл на каком-то перкуссионном инструменте типа маракасов. С мелким песком внутри. Ритм иногда сбивался на синкопы, это здорово действовало на нервы. Не открывая глаз, пошарил рукой – Марии рядом не было, там все уже остыло.
Наша квартира похожа на поезд: прихожая вроде тамбура, оттуда – прямиком на кухню, после – подряд три комнаты, в конце – спальня. Если распахнуть все двери, можно гонять на самокате. По прямой. Особенно из спальни в прихожую: дом наш от старости скособочило, и пол идет чуть под уклон.
Я выполз из-под одеяла, не продирая глаз, побрел на звук африканских маракасов. Он доносился с кухни. Оттуда тянуло поджаренным хлебом и кофе. Мария, с румяным лицом, босая, в распахнутом халате, усердно драила самовар. Утреннее солнце заливало кухню, все белое перламутрово мерцало, тени растекались теплым медом, боковой свет из высокого окна завершал композицию в стиле раннего Вермеера. Самовар сиял вовсю. Блестел, как языческий идол какого-нибудь племени майя.
– Он течет. – Мария локтем убрала волосы со скорбного лица. – Течет…
– Где течет? Как? Когда ты успела?
– Да что-то ночью не спалось, – проговорила Мария грустно и снова принялась тереть латунный бок. – Вот тут, у носика, подтекает, и там, где ручка крепится. Левая, кажется.
Я обнял ее, поцеловал в горячую макушку.
– Но я нашла уже… нашла мастера.
– Какого? Где? Когда?
Мария остановилась, строго посмотрела на меня:
– Ты задаешь слишком много вопросов.
Наверняка в английском есть слово «лудильщик», но я его не знал. Не уверен, что его знала и Мария.
– Ты нашла мастера по починке самоваров? Здесь, в Нью-Йорке?
– Нет! В Туле!
Мария заводилась с пол-оборота. Впрочем, я сам не ангел, но сейчас промолчал.
– На Брайтоне! У них даже веб-сайт есть. – Она кивнула в сторону ноутбука.
Я тронул клавиши, экран проснулся. Хотелось верить, что у брайтонских мастеров дела с лудильным ремеслом обстояли лучше, чем с веб-дизайном. Или с английским. На траурном фоне пестрели надписи – лимонные, алые и белые. Сверху объемными золотыми буквами сияло название мастерской – «Волшебник Майкл». Под ними: «Мы дадим вашей бронзе (латуни, меди и другим металлам) сияние солнца!» – все по-английски. Нашел образцы работ. На фотографиях бронзовые канделябры, львиные морды, письменные приборы и самовары действительно сияли сиянием солнца.
