– Режиссер «Носферату» Фридрих Мурнау жил за углом, часто ужинал там… – Мария подбородком пыталась оттеснить меня, впрочем, пыталась вяло. – Приходил Фриц Ланг. Который «Метрополис»… Бывал даже фон Штернберг, после «Голубого ангела» он вообще… Да погоди ты, в лифте… – отчего-то перешла на шепот Мария.
Кабина плавно остановилась на шестом, двери беззвучно разъехались.
Я бросил чертовы пакеты прямо в прихожей, обхватил Марию, потянул в комнату. Она запнулась о ковер, пытаясь удержаться, сбила с тумбочки ночник. Мы вместе рухнули на кровать.
– Ну что такое? – возмущенно шептала она. – Надо хоть в душ…
– К черту душ! – Я тоже перешел на шепот, ловя ее губы.
– Дай хоть сапоги…
– К черту сапоги…
Путаясь в ее пуговицах, расстегнул пальто. Мария отбросила шарф, я задрал свитер, нашел губами набухший сосок. Мария с тихим стоном выгнула спину. Моя рука кралась по скользкому капрону колготок, мешала тугая юбка. Протиснув ладонь, я развел ее ноги, по горячему бедру пробрался выше. Сжал упругий бугор лобка, под пальцами пульсировал жар. Мария подалась навстречу, ловя ритм моей руки, громко задышала и медленно раздвинула колени.
Зазвонил телефон – бесцеремонно и зычно. Мария застыла в ожидании следующего звонка. И третьего. Мои пальцы продолжали ритмично мять, вспотевшая ладонь продолжала давить, ласкать, но даже то, что я мял и ласкал, настороженно ждало следующего звонка. Грохнул четвертый звонок – веселый и наглый. Мария змеей вывернулась из-под меня, цепко ухватила трубку.
– Да, это я. – Голос прозвучал с обыденной деловитостью.
Меня обидно кольнул переход от жгучей страсти к бухгалтерской вежливости, обидел даже не сам переход, а его моментальность. И его безукоризненность – я бы так не смог. Словно звонок отвлек ее от газеты, или от кормления голубей, или еще от какой-то скучной чепухи.
– Да, соедините. – Мария недовольным жестом поправила перекрутившуюся юбку.
Я смотрел на Марию, а она куда-то сквозь меня, будто читала афишу за моей спиной. Я медленно сполз с кровати. Не спеша выпрямился.
– О да! – сердечно обрадовалась Мария. – Конечно, конечно, узнала! Нет, совершенно ничем.
Я с укоризной пожал плечами, небрежно повесил пальто на крючок в прихожей. Медленно прошел в ванную. Тщательно и зло мылил руки, прислушиваясь к ее голосу сквозь плеск воды.
– Это очень мило с вашей стороны, да. Спасибо!
Скомкал полотенце, кинул в угол. Поднес ладони к лицу. Сквозь фальшивую лаванду мыла ясно пробивался терпкий дух Марии, дразнящий звериный запах, от которого хотелось завыть. Хотелось выпустить когти, ощериться острыми клыками, чтобы потекла сладострастная слюна. Зарычать! Хотелось громогласно зарычать, чтобы эхо пугливо заметалось по притихшему городу, чтобы трусливые самцы забились в щели, в норы, чтобы шерсть на их вспотевших холках встала дыбом. Чтобы их блудливые лапы больше никогда не дотрагивались до телефонных аппаратов, никогда не касались интимных цифр нашего глубоко частного номера.
Я выключил свет и тихо вышел из ванной.
– Ну что вы, ни в коем случае! Это вы нас обяжете. – Мария казенно улыбнулась мне. – Да, он тут, и он уже готов. Через пятнадцать, да, отлично.
– Это Вилл! – радостно сообщила она, бросив трубку на кровать.
– Я уже понял, – мрачно отвернувшись к окну, буркнул я.
Мария беззвучно подошла, обняла сзади. Пытаясь подлизаться, укусила за мочку уха.
– Ну хочешь… – кошачьим голосом прошептала она, скользя рукой от пряжки ремня вниз. – Если ты, конечно, управишься минут за пять… Ну?
– Спасибо! – Надеюсь, она уловила сарказм пополам с обидой. – Как-нибудь в другой раз.
– Последний раз спрашиваю… – искушала Мария, поглаживая гульфик. – Ну?
Дьявол на левом плече хватался за рога и отчаянно орал мне в ухо: «Дурак, соглашайся!» Если голос справа и принадлежал ангелу, то сегодня там дежурил законченный идиот. Я норовисто вырвался из объятий.
– Пошли! – бросил я и направился к выходу.
Бар был совсем рядом – через дорогу, огромным окном выходил на Фридрихштрассе. У дверей шайка воробьев устроила свару из-за горбушки, налетевшая ворона, ловко ухватив добычу, взмыла в небо. Назывался бар «Ньютон». Судя по колоссальным черно-белым фотографиям голых моделей на кирпичных стенах, питейное заведение назвали вовсе не в честь основоположника теории всемирного тяготения. Вилл, бровастый и хмурый, как сонный филин, сидел в углу, над ним висел двухметровый фотоотпечаток мосластой стервы в хищных сапогах на шпильке.
Мария весело протянула руку, рассыпая стандартный набор американских приветствий. Хрыч заулыбался и растопырил клешню, пожал ее тонкую ладонь. Я выругался про себя и сунул кулаки в карманы пальто; желание двинуть по чеканному профилю британца казалось почти непреодолимым.
– Да, да! У меня там возникает такое же чувство, – с трагической вежливостью согласился Вилл. – Мария рассказывала про Оперплац, про памятник с книжными полками. – Да, именно невосполнимая пустота. Да, да…
Мария заказала яблочный сок, я – пиво. От злости на большее моей фантазии не хватило. Белесый официант, почти альбинос, насмешливо переспросил и удалился.
– У них лучшая коллекция скотча в Берлине, – с ласковой укоризной сказал мне Вилл.
Я даже не обратил внимания на реплику, разглядывал голую стерву на стене. Мускулистый живот, острые локти, небольшая, но убедительная грудь. Бесстыжая вперила в меня презрительный взгляд: пива ему! Вилл звякнул ледышками, сделал аккуратный глоток, авторитетно кивнув, одобрил свое эксклюзивное пойло.
– Вы, разумеется, знаете, Оскар Граф – беллетрист, автор сборника «Баварский Декамерон», – вкрадчиво начал Вилл. – На следующий день после книжной акции он опубликовал открытое письмо под заголовком «Сожгите меня». Его книги не только не оказались в «огненном списке», но, более того, были рекомендованы нацистами к прочтению. Боюсь переврать цитату… – Англичанин смиренно улыбнулся. – Но общий смысл письма сводился к следующему: требую, чтобы мои книги были преданы чистому пламени костра, а не попали в кровавые руки и испорченные мозги коричневой банды убийц… Весной тридцать третьего еще оставались смельчаки. – Вилл вытащил из внутреннего кармана бумаги, несколько сложенных листов. Расправил, протянул Марии. – Весьма любопытная переписка, касающаяся Лейбовицев. – Англичанин выпятил подбородок. – Из канцелярии криминальдиректора Фрица Ранга. Это еще до реорганизации, в тридцать девятом: гестапо включат в Четвертое управление РСХА, и геноссе Ранг получит чин оберштурмбанфюрера СС.
Я отпил пива, бросил скучающий взгляд на ксероксные листы. Мария завороженно рассматривала печати с орлами, серую машинопись, петлистые подписи давно истлевших группенфюреров.
– Кстати, сам термин «гестапо» был придуман в почтовом ведомстве, какому-то почтальону просто осточертело выводить на бланках «гехаймштадтполицай». – Вилл громко откашлялся, продолжил: – Малоизвестный факт – отцом конторы является Геринг, весной тридцать третьего он создал скромный отдел по борьбе с политическими преступлениями. Без особого удовольствия поруководив шпиками, через пару лет переключился на авиацию. Но влияние осталось. Именно люди Геринга занимались составлением списков сокровищ, принадлежавших немецким и австрийским евреям.
