Но это было не золото. Это были медные пуговицы.
Часть IV
КЛАД БОТОНЧИТО
1. УНЫНИЕ. — МАКАРОНИ ПОДОЗРЕВАЕТ КОЛДОВСТВО. — «ВСЕ НЕ ТАК ПРОСТО». —
КЛЕЕНЧАТАЯ ТЕТРАДЬ.
Не передать словами общего удивления и огорчения. Папаша Юферс как-то даже похудел и сморщился.
— Ох, елки-палки, — вздыхал шкипер Джордж. — Как говорил мой дедушка… Впрочем, дедушка Анастас ничего не говорил по этому поводу. За всю богатую приключениями жизнь ему не преподносили столь увесистую дулю с маком.
— Как ребята расстроятся, когда узнают про такую шутку, — бормотал коротышка Чинче.
— Да… Недаром ходили слухи, что Ботончито был большой шутник, — горько сказал папаша Юферс. — Вот, видать, и решил посмеяться над любителями чужих сокровищ. Пускай, мол, ищут, а когда найдут… Небось хихикает сейчас в гробу…
— Тише, тише, — перепугался Макарони. — Возможно, его дух сейчас здесь, и…
— Ну и хорошо, что здесь! — подскочил Чинче. — Пусть слышит! Скотина ты, капитан Румб! И жулик! Правильно Красный Жук дал тебе пинка, когда ты украл его пуговицы!
Макарони чуть в обморок не грохнулся. Зажал уши. Черные громадные тени в свете фонаря шевелились на стенах.
— Те пуговицы нам очень пригодились бы, — уныло сказал шкипер Джордж. — Но Ботончито оставил их, конечно, себе, а в портфель положил одни медяшки. И правда парень с юмором…
— Т-с-с… — опять испугался Макарони. — Нельзя так… Может быть, господин капитан Румб нарочно превратил монеты в медные пуговицы. Потому что мы говорили о нем без уважения.
— Тьфу на тебя! — в сердцах сказал Чинче.
Лишь король Катикали и его телохранитель вежливо молчали. Правда, Кео-Лумули тихонько прошептал своему повелителю:
— Оваи-ваи, сколько украшений…
Но король ответил строгим шепотом:
— Помолчи. Нехорошо радоваться, когда люди расстроены.
Гвоздик сидел на корточках и молча перебирал пуговицы. Макарони сказал ему с укоризной:
— Ты, наверное, выбрал не то заклинание…
Гвоздик ответил серьезно и насупленно:
— Пфуги ты говоришь, Макарони. Эти пуговицы никогда не были монетами. И шутки тут нет. Здесь тайна какая-то…
Пуговиц было несколько тысяч, и почти все разные. Но, безусловно, все — морские! Видимо, с матросских, офицерских и адмиральских мундиров, со странных форменных камзолов и сюртуков.
Больше всего было пуговиц с отчеканенными якорями — одиночными и скрещенными, самых разных форм и размеров, простых и оплетенных узором из витых канатиков. Были пуговицы и с разными гербами, корабельными пушками, со вздыбленными львами, с буквами и цифрами — наверное, обозначениями флотских экипажей. С парусными кораблями всяких видов, с непонятными узорами и значками. Были и совсем гладкие, но, несомненно, тоже с морской одежды…
— Все не так просто. Надо разобраться, — сказал Гвоздик. И стал горстями складывать пуговицы в растопыренный портфель… И костяшками пальцев зацепил надорванную шелковую подкладку.
За подкладкой что-то было! Плоское и твердое!
Гвоздик рванул шелковый лоскут и вытащил толстую тетрадь в клеенчатых корочках.
— О-о! — сказали все разом. Гвоздик отогнул обложку.
На первой странице бледными коричневыми чернилами
было выведено округло, по-старинному:
Жизнеописание
славного капитана
Чарльза Роберта Румба,
составленное по его собственным
рассказам
Джоном Бугелем,
судовым казначеем и писарем
с бригантины «Лa Картера».
— О-о! — опять сказал дядюшка Юферс. — Это уже кое-что… Это может оказаться очень полезным для моей книги…
— И объяснит, почему такой клад! — воскликнул Гвоздик. — Читай, дядя Ю!
Но тут решительно вмешался Макарони. Заявил, что хватит дразнить судьбу. Найденные в кладах записи не читают, как дешевые газетки, купленные у горластых мальчишек-раз-носчиков. Надо вернуться на стоянку, спокойно подкрепиться, прочитать молитву против злых сил и тогда уж…
На этот раз никто не спорил. Портфель с пуговицами (а заодно и пустой бочонок) унесли к лодке. Расстелили на гравии одеяла. Из привезенных с собой сучьев и щепок разложили костер, потому что солнце уже ушло за верхушки скал. Пообедали вяленым мясом, лепешками и кокосовым молоком. Затем устроились поудобнее, и папаша Юферс взял тетрадь. Откашлялся…
2. ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ РОБЕРТА РУМБА. — ЗЛОПОЛУЧНАЯ ПУГОВИЦА. — ПЛАВАНИЕ НА «БРЕТОНЦЕ». —
ШТОРМ. — ЮНГА ПУГОВКА СТАНОВИТСЯ КАПИТАНОМ.
— «Наш славный капитан Чарльз Роберт Румб родился далеко от моря, в местечке Гринхаус, в семье владельца небольшой бакалейной лавки…
[6] — начал папаша Юферс. — Господу было угодно рано призвать к себе родителей мальчика, и с четырех лет осиротевший Боб оказался на воспитании у своего дядюшки.
Дядюшка был портным. Он славился добродушием нрава и поколачивал племянника не чаще двух раз в неделю, да и то если был не совсем трезв. Мальчик рос послушным и тихим. Огорчало дядюшку и его почтенную супругу лишь то, что племянник плохо осваивает ремесло закройщика. И однажды, сломав аршин о шею Боба, дядюшка заявил, что ничего путного из мальчишки никогда не получится. Однако он оказался не прав.
Когда мальчику шел четырнадцатый год, он окончил городскую школу. Учился Боб хорошо, познал начальные действия математики и научился писать красивым почерком. Последнее обстоятельство, в совокупности с аршином дядюшки Филиппа, послужило тому, что Боб оставил добрых родственников и поступил младшим писцом в адвокатскую контору господина Адамса…
Два года прошли спокойно и незаметно. Усердием своим юный Роберт Румб заслужил любовь служащих и уважение самого Абрахама Адамса. Хозяин даже слегка повысил ему жалованье, а в названии должности убрал слово «младший». Дядюшка Филипп теперь почтительно здоровался с племянником, так заметно пошедшим в гору…
Таким образом, уважаемые читатели этой истории могут убедиться, что многочисленные легенды, повествующие, будто капитан Румб был потомственным моряком, сыном знаменитого корсара, не имеют ничего общего с истиной. Возможно, эти легенды рождены морским звучанием фамилии нашего капитана, ибо известно, что «румб» — это деление на шкале корабельного компаса…
