Производительность его в тот период уже приближалась к той, которую он приобретет в период расцвета. Он закончил «Стюартов» для издательства «Дюмон», для него же за два года написал путевые заметки «Юг Франции» (1841), «Экскурсии к берегам Рейна» (1841), «Год во Флоренции» (1841) и «Сперонара» (1842), а для издательства Долена — «Капитан Арена» (1842), «Корриколо» (1842) и «Вилла Пальмиери» (1843); «Корриколо» также печатал «Век». (Не будем говорить об этих книгах, потому что нас интересует Дюма, а не Рим или Флоренция; они сделаны по тому же шаблону — очень симпатичному, — что и «Швейцария».) Он часто «подзаряжался» от какой-нибудь картины; бывал ежедневно в галерее Уффици и не зря: получил заказ. Дирекция галереи совместно с издательством Бетюн планировала книгу о своих шедеврах и о меценатах, семье Медичи, издание на разных языках, небывалый гонорар — 70 тысяч франков, помочь согласился коллекционер Гектор де Гарриод. Книга выходила в 1841–1842 годах — четыре тома гравюр с примечаниями и статьями, первые два тома написаны Дюма: «История живописи от египтян до наших дней». На родине Дюма эта работа малоизвестна, зато итальянцы ее ценят, искусствовед Летиция Левантис называет тексты шедеврами своего рода: «Концепция истории искусств Дюма та же, что его концепция истории в целом: он видит задачу в том, чтобы быть полезным читателям»; составляя учебник, он тем не менее проявил оригинальный вкус, оказав предпочтение живописи примитивистов (которую тогда презирали) перед картинами на мифологические сюжеты, которыми было принято восхищаться. Его также интересовало искусство XV–XVI веков, когда происходило взаимное влияние «светлой» живописи Возрождения и «темной» фламандской, и он написал 34 статьи «Итальянцы и фламандцы» (выходили в разной периодике в начале 1840-х, сборниками — в 1845 и 1861 годах).
Тем летом он вновь работал с Огюстом Маке. Тот прочел в мемуарах Жана Бюва, в XVIII веке работавшего переписчиком в королевской библиотеке, как он нечаянно предотвратил переворот: 1718 год, герцог Орлеанский, племянник Людовика XIV — регент при малолетнем Людовике XV; ему противостоит партия побочных детей Людовика XIV, жена одного из которых, герцогиня дю Мен, с испанским послом Селламаре организовала заговор против Орлеанского, а Бюва случайно нашел относящийся к заговору документ и донес. Он — маленький, робкий человечек: вообразите Акакия Акакиевича, угодившего в центр политической интриги. Маке написал роман «Добряк Бюва», его оценили драматург Латур и секретарь комитета Французского театра Тома, но издатели им не заинтересовались. Из записок Маке: «Дюма меня умолил отдать ему это, чтобы сделать пьесу с ролью для Юга Буффе (комик, Дюма его высоко ценил. — М. Ч.), игравшего в „Жимназ“; затем он забрал текст во Флоренцию, где увеличил его более чем в 4 раза». Кроме текста Маке Дюма использовал «Заговор Селламаре» Жана Вату, мемуары мадам де Сталь, Сен-Симона, герцога Ришелье и написал роман «Шевалье д’Арманталь».
У нас будет возможность детально сравнить тексты Маке и Дюма, поэтому анализ, кто какой вклад вносил, оставим на потом. Зато по «Шевалье д’Арманталю», похожему на «Трех мушкетеров», видно, как вырабатывался метод. Без предисловий, с акмеистской точностью: «22 марта 1718 года, в четверг, на третьей неделе великого поста, около восьми часов утра, на том конце Нового моста, который выходит на Школьную набережную, можно было видеть осанистого молодого дворянина…» Но это не д’Арманталь, этот человек должен участвовать в групповой дуэли; как в «Мушкетерах»: с одной стороны дуэлянта недостает, и на помощь призывают того, кто под руку попался, а попался — нет, не д’Арманталь! — а пожилой капитан Рокфинет; д’Арманталь просто один из участников дуэли. Все чуть не поубивали друг друга и расстались друзьями: «Счастливого пути, дорогой Валеф, — сказал Фаржи, — я не думаю, чтобы такая царапина помешала вам уехать. По возвращении не забудьте, что у вас есть друг на площади Людовика Великого, номер четырнадцать». Эти Валеф и Фаржи — главные герои? Нет, они скоро пропадают из текста. Дюма тогда еще проявлял расточительность; позднее он сообразит, что нужно отсекать шелуху и эффектную сцену групповой дуэли отдавать главным персонажам, а не кому попало.
Наконец главные герои познакомились: Рокфинет и д’Арманталь. Первый беден, продал лошадь (как д’Артаньян) и готов встрять в любую авантюру. Второй юн, тоже беден, воевал при Людовике XIV, остался не у дел; когда на балу незнакомка предлагает ему стать «одним из актеров спектакля, который разыгрывается на подмостках мира», он соглашается.
«— Что же я потеряю, если проиграю?
— Вероятно, жизнь.
Шевалье сделал презрительный жест».
Маска — заговорщица герцогиня дю Мен. И тут Дюма не утерпел, сделал отступление, ведь смысл истории, как он ее понимал, — намекнуть на настоящее: «Мы живем в эпоху, когда каждый может рассказать о себе, что он в большей или меньшей степени участвовал в заговорах… После того как в порыве воодушевления человек взял на себя обязательство, первое чувство, которое он испытывает, бросая взгляд на свое новое положение, — это чувство сожаления, что он зашел так далеко, потом мало-помалу он свыкается с мыслью о грозящих ему опасностях; услужливое воображение устраняет их из поля зрения и ставит на их место честолюбивые и достижимые цели. Вскоре к этому примешивается гордость: человек понимает, что стал вдруг тайной силой в государстве, где еще вчера был ничем; он с презрением проходит мимо тех, кто живет обыденной жизнью, выше держит голову, горделивее смотрит вокруг, убаюкивает себя мечтами, засыпает, витая в облаках, и в одно прекрасное утро просыпается победителем или побежденным, поднятый на щит народом или размолотый шестернями той машины, которая зовется правительством…» Благодаря таким отступлениям стягивается нить времени, читатель, которому показывают древнее, чужое, видит — сейчас, у нас, здесь; они тогда вот так, а нам-то теперь как же? — а иначе зачем вообще читать и писать биографии и исторические романы?
Арманталь ввел в заговор Рокфинета, но тот предал и был убит (в поединке, разумеется). Зачем вообще был нужен этот Рокфинет, непонятно — еще один пример расточительности. Арманталь влюбился в девушку Батильду («никакую», как Констанция Бонасье), воспитанницу Бюва. Он, а не Арманталь, настоящий герой романа — и тут «Арманталь» не уступает «Мушкетерам», а превосходит их, потому что такого героя, живого и трогательного, у Дюма больше не будет. Бюва служил писцом, пока «финансовые дела короля оказались настолько запутанными, что он не нашел иного выхода из положения, как перестать платить своим служащим. Об этой административной мере Бюва узнал в тот день, когда, по обыкновению, пришел получать свое месячное жалованье. Кассир сказал, что денег в кассе нет. Бюва удивленно взглянул на кассира, так как ему никогда не приходила в голову мысль, что у короля может не быть денег. Но слова кассира его нимало не встревожили. Бюва был убежден, что лишь случайное происшествие могло прервать платежи, и он вернулся к своему рабочему столу, напевая любимую песенку: „Пусти меня гулять, резвиться и играть“…». Он продолжал работать, денег не платили, стал подрабатывать частной перепиской, и ему попался тот самый злополучный документ.
«„Нет дела более важного, чем завладеть пограничными постами близ Пиренеев и заручиться поддержкой дворян, проживающих в этих кантонах“.
