«— Нет, я пишу стихи, — ответил он.
Я взглянул на него с изумлением, мне никогда не приходила в голову мысль попробовать писать стихи». (Забыл — приходила!)
Адольф был аристократичен, посвящал стихи замужней женщине, рассуждал о политике, лягушек, однако, в комнаты гостей и слуг подбрасывать не отказывался. Вскоре он уехал, Александру велел учить итальянский, тот стал брать уроки у тридцатилетнего отставного офицера Амеде де ла Понса, который привязался к мальчишке, ругал за безделье, сказал важное: «Учиться — это счастье». Александр попросил научить его и немецкому, хотя этого никто не велел, — он становился взрослым. Примерно в это же время он стал любовником Аглаи (тайно, разумеется).
В начале 1820 года клерки Меннесона получили премию, поехали в Суассон, ходили в театр на «Гамлета». Адекватного перевода пьесы во Франции не было: первый сделал в 1746 году Пьер Антуан де Лаплас, первым сценическим стал вариант Жана Франсуа Дюси 1769 года. Там не было сцены с могильщиками, странствующих актеров, Фортинбраса, призрака, дуэли, Офелия была здорова, а Гамлет не умер; немного осталось, но Александр пережил восторг. «Трудно представить себе более невежественного человека, чем был я в то время. Мама пыталась заставить меня прочесть трагедии Корнеля и Расина, но я должен, к стыду своему, признаться, что мне было нестерпимо скучно… Вообразите слепорожденного, которому дарят зрение и он открывает мир, о котором не имел представления…» О Шекспире он тоже не слыхал, захотел прочесть текст Дюси, в Суассоне не нашлось, Левен прислал из Парижа. «С этого момента мое призвание было определено… у меня появилась уверенность в себе, которой до сих пор мне не хватало, и я смело бросился навстречу будущему, которого прежде страшился». Летом снова приехал Левен — он тоже увлекся театром, в Париже жил в доме драматурга Арно и через него попал в театральную «тусовку». Сагитировали молодежь и де ла Понса, открыли любительский театр, один сосед предоставил помещение, другой дал доски для декораций, одежду собрали по сундукам. Ставили популярные водевили, к зиме осмелились написать пьесу в стихах «Майор из Страсбурга». «Почему из Страсбурга, а не из Ла-Рошели или еще откуда-нибудь? Не помню. Я также напрочь забыл завязку и сюжет. Что-то очень патриотичное, о ветеране, сражавшемся при Ватерлоо». Он запомнил две удачные, по его мнению, строки. Старый майор читает книгу о сражении, мимо проходит граф и говорит своему сыну: «Взгляни, дитя, я не ошибся: в полях Германии витает его сердце, надеется он вновь французские победы увидать. — Отец, читает о последнем он сраженье, и потому из глаз его стекают слезы». Сюжет банальный, трудно сказать, откуда он заимствован; две другие пьесы, написанные зимой 1820/21 года, были созданы также по мотивам: «Дружеский ужин» — сборника рассказов «Сказки для моей дочери» Жана Николя Буйи, «Абенсераги» — исторической драмы «Гонсало де Кордова» Жана Пьера Флориана. Странно, что молодые люди не придумывали историй самостоятельно: обычно в таком возрасте фантазия не знает границ. Весной 1821 года Адольф увез пьесы в Париж — пробивать, а Александр принял участие в ежегодном конкурсе, проводимом Академией изящных искусств: поэтическое произведение, тема — Гийом де Мальзерб, ученый, казненный в 1794-м. Александр сочинил оду «Преданность Мальзербу», в мае объявили результаты — увы… Левен писал, что пьесы тоже никто не берет, и простодушно объяснял почему: «Везде идут пьесы на такие же сюжеты, только лучше».
Осенью Александра пригласили погостить у сестры и зятя в городе Дре. «Мы стали настолько бедными, увы! Экономия, которую давало маме мое отсутствие, компенсировала страдание от того, что я уеду. Это был мой первый отъезд надолго: до сих пор мы с мамой не разлучались». 15 сентября попрощался с Аглаей, в октябре вернулся и узнал, что она вышла замуж. Был раздавлен, неделю не выходил из дома. Пытался сочинять, отослал Левену «нечто в стихах и прозе» под названием «Паломничество в Эрманонвиль» по мотивам поэзии Шарля Демустье — «текст потерялся, и слава богу». Успокоившись, стал мечтать о Париже, но — на какие средства? (Почему его не брали в армию? При Реставрации регулярной армии не было, Бурбонов охраняли иностранные наемники.) Летом 1822 года Девиолен переехал в Париж, Луиза надеялась, что пристроит сына, — отказал. Курьером дальше быть нельзя, нужен какой-то карьерный рост; Александр начал работать писцом у нотариуса Лефевра в городе Крепи-ан-Валуа, снимал комнату с другими клерками, по субботам уезжал домой. Прочел «Айвенго», написал по нему пьесу (это первая сохранившаяся работа Дюма: она была поставлена в городе Дьепп в 1966 году). В ноябре Лефевр отлучился, приятель Дюма, Пьер Пайе, предложил смотаться в Париж. Поехали верхом на одной лошади. Трехдневное путешествие обошлось в 35 франков: ночевки и еда в дешевых «мотелях», «парковка» и «заправка» для коня, экскурсия по столице на общественном транспорте — извозчике, билеты в театр на галерку. Смотрели пьесу о римском диктаторе Сулле с намеками на Наполеона, играла звезда — Франсуа Жозеф Тальма (1763–1826), Левен провел мальчишек за кулисы, Тальма, услыхав, что юный мулат что-то сочиняет, благословил. Левен обещал работу у банкира Лаффита, Александр возвратился в Крепи счастливым и узнал, что уволен за прогул.
«Я вернулся домой в четверг вместо субботы, провел выходные с мамой. Я не осмелился сказать ей о несчастье, случившемся со мной. Я сказал, что в конторе было мало работы и мне дали несколько дней отпуска. Но ее подозрения перешли в уверенность, когда она увидела, что проходит понедельник и вторник, а я не еду в Крепи. Бедная мама! Она никогда не сказала мне ни слова об этой катастрофе». Наконец он сказал ей, что Левен нашел ему работу в Париже. Но тот ничего не нашел, у банкира было полно клерков городских, образованных. До Нового года все было безнадежно, но в январе 1823 года парижский журналист Луи Жане, издававший «Альманах для девиц», опубликовал два стихотворения Дюма: «Бланш и Роза» и «Романс». Александр решил: ехать в Париж, падать в ноги знакомым, а если не выйдет — как-нибудь. «Пришло время, когда бедная мама должна была сделать решительный шаг. Она так часто занимала деньги, что все наше имущество ушло в ипотеку». Решили все продать: землю за 33 тысячи франков, дом за 12 тысяч, итого 45 тысяч франков. «Чтобы читатели не подумали, что это был наш годовой доход, уточняю, что это был весь капитал». Заплатили долги — осталось 253 франка. Поделили: матери 200, ему на первую пору 53. За 60 франков он продал — нет, не лошадь, а собаку; 10 выиграл в бильярд. 3 франка стоил билет до Парижа в дилижансе. (Попытайтесь-ка покорить Москву с 12 тысячами рублей…) Меннесон его напутствовал: «Остерегайтесь священников, ненавидьте Бурбонов и помните, что единственная форма правления, достойная великой нации, — республика». В конце марта мать проводила его до станции. Плакали оба.
Он поселился в дешевой гостинице, написал маршалу Виктору — другу отца, теперь военному министру; маршалу Журдану и генералу Себастиани. Не ответили. Генерал Вердье, служивший под началом Дюма, юношу принял, направил к другому сослуживцу, генералу Фуа, депутату парламента. Тот, услыхав, что проситель не знает бухгалтерии и юриспруденции, развел руками, но оказалось, что почерк у того изумителен — может быть писцом. Фуа похлопотал, и 10 апреля 1823 года Александр был принят на должность писца (с испытательным сроком и окладом 100 франков в месяц) в секретариат герцога Орлеанского.
