В самолете Афина убивала время, читая свой гороскоп в бортовом журнале. Если следовать инструкциям и принимать советы астролога, то, по крайней мере, будешь осмысленно идти по жизни. Составители прогнозов казались очень уверенными, убедительно писали о том, что Весы (знак Афины по гороскопу) от рождения наделены определенными качествами и в соответствии с этим должны выбирать жизненный путь. Возможно, астрология — это современный способ советоваться с оракулом. Вопрос только в том, веришь ты или нет, и она завидовала тем, кто верит.
Как только она сошла с трапа самолета, на нее нахлынули ароматы ее страны. Даже у аэропорта был специфический запах. Возможно, запах освежителя, но ей все равно хотелось набрать полные легкие этого душистого воздуха. В аэропорту было оживленно, людно, в кафе зоны прилета царила толчея. Прежде чем встать в очередь на аренду машины, Афина заказала себе эллинико метрио — крепкий, чуть подслащенный греческий кофе. Она напоминала себе наркомана, который после долгого перерыва принимает первую дозу.
— Хорошее настроение? — спросил у нее человек за столиком в «Герце»
[57].
Ее улыбка бросалась в глаза. Большинство людей, арендовавших машины, имели мрачный вид, но эта хорошо одетая женщина явно чувствовала себя комфортно.
— Да, — ответила она. — Очень.
— Едете куда-то в хорошее место?
— Туда, где не бывала прежде, — сказала она. — В Дельфы.
— Хотите посоветоваться с оракулом? — поддел он ее.
— Вроде того…
Клерк протянул ей ключ:
— Удачи!
Афина ехала по шоссе, и ей казалось, что машина сама знает дорогу. Маршрут был простой — почти прямая линия. Автомобиль явно прошел апгрейд, и звуковая система роскошно отделанного «ауди» зазвучала знакомым голосом Георгиоса Далараса. Он словно пел лично для нее.
С’агапо, йиати ейсаи ореа,
С’агапо, йиати ейисаи еси.
Люблю тебя, потому что ты красива,
Люблю тебя, потому что ты — это ты.
Афина в Германии не разрешала себе слушать греческую музыку, потому что та навевала на нее ностальгические чувства, но теперь она приехала домой и могла позволить себе такую роскошь. Она стала подпевать, выкрикивать слова — пусть слушают ее горы, которые высятся впереди, поросшие густым лесом.
Путь лежал среди зеленеющих склонов, вдоль дороги цвел желтый ракитник. С лазурного неба светило солнце. Ради одной этой прекрасной долины стоило приехать сюда!
Через два часа Афина увидела первый указатель с надписью «Дельфы».
А когда за деревьями мелькнуло несколько колонн, она поняла, что добралась до места.
Припарковав машину, молодая женщина отправилась за билетом, по которому можно было посетить руины и музей.
— Идите сначала в храм Аполлона, — посоветовала ей кассирша. — А потом в музей. Так лучше всего.
Она послушно пошла, куда ей сказали. День стоял солнечный, но поздней весной туристов было еще маловато. Афина шагала по дорожке — «Священному пути», — пытаясь представить, как тут все выглядело две с половиной тысячи лет назад. Она увидела полуразрушенные сокровищницы, где в древности люди оставляли свои подношения жрецу, дабы получить предсказания и советы.
На месте храма Аполлона гордо высились колонны, но одной археологии Афине было мало. Ей не хотелось смотреть на скелет и думать, что когда-то это был живой, дышащий человек. Она постоянно сверялась с путеводителем, где отмечались места реконструкций, чтобы мысленно воссоздать образ этого места в древности. Амфитеатр и гимнасий не требовали богатого воображения. Они хорошо сохранились. Серебристо-серые каменные скамьи, казалось, все еще хранят в себе восторги и перешептывания возбужденной толпы.
Вскоре из подписей она поняла, что первоначальное местонахождение оракула было давно засыпано землетрясением. Должно быть, это стало катастрофой для людей — потерять источник мудрости, остаться без наставника… Афина тоже почувствовала разочарование.
Прежде чем отправиться в музей — осмотреть скульптуры и другие артефакты, найденные в Дельфах, — она зашла в кафе выпить воды. Посидела на террасе, восхищаясь панорамой. Грубоватая природная красота этого места сама по себе была зрелищна, даже без древних артефактов.
Перед поездкой в Дельфы Афина остановилась в Арахове — купить сигареты. Она не курила более года, со времени своего предыдущего приезда в Грецию, — в Германии почти негде было курить, не нарушая закона. Затянувшись, Афина поняла, что удовольствие заключается скорее в отсутствии запрета, нежели в самом никотине.
Вдыхая сильный сосновый запах и чувствуя тепло солнечных лучей на щеках, она поняла, что понемногу оттаивает. Закрыла глаза. Прошлым летом она не вылезала из зимней куртки. В первый раз за восемнадцать месяцев Афина скинула верхнюю одежду, оставив ее на заднем сиденье машины. Серость Дюссельдорфа с его вечно облачным небом казались такими далекими.
Она загасила сигарету и встала. Теперь она готова к музею.
Стоило переступить порог, как она тут же подпала под очарование этих просторных залов, которые были полны самых изысканных творений, когда-либо выходивших из-под резца скульптора. Так ей, во всяком случае, казалось. Возраст любого — не одна тысяча лет, и большинство высечено из великолепного золотистого камня. В музее был отдел фризов с изображениями сцен и фигур Троянской войны: похищений, сражений, львов, титанов и богов. Эти барельефы были само действие и движение, они рассказывали истории так, словно ты видел их в кино.
Афина долго любовалась крохотными статуэтками высотой всего в несколько сантиметров, задержалась и перед более монументальными работами — куросами
[58]. Ее тронула запечатленная в камне трагическая история двух братьев, могучих атлетов.
Чтобы отвезти свою мать в храм, братья посадили ее на телегу и сами впряглись в нее, поскольку вола у них не было. Старая женщина была благодарна сыновьям за заботу и молила богов дать ее детям все самое лучшее, что может получить человек. Они улеглись спать и больше не проснулись.
Афина была потрясена. Мирная кончина — неужели это самый большой подарок?
Неподалеку стояла статуя Антиноя — по легенде, самого прекрасного юноши на свете и к тому же возлюбленного императора Адриана. Когда красавец утонул в Ниле, Адриан, чье сердце было разбито, произвел его в ранг полубога. Статуя исполнена пафоса — воплощенная в мраморе скорбь по утраченной красоте и юности.
