© Shebeko/Shutterstock (текстура)
По вечерам холодало, поднимался ветер. Костаса слегка знобило, и он с нетерпением предвкушал первый согревающий глоток из бутылки, которую хозяин тут же поставил перед ним на стойку бара.
— Стин ийейя су, — сказал кафетзис, наполняя стакан прозрачной жидкостью. — Будь здоров.
Костас, запрокинув голову, выпил все одним махом, потом осторожно вернул стакан на стойку для новой порции.
Четверо мужчин за угловым столиком играли в карты и не повернулись, когда он вошел. Почти никаких слов или приятельских улыбок. Покой и тишина ценились здесь превыше всего. Маленький телевизор высоко на стене не работал.
Никто не проявлял ни к кому интереса. Все занимались своими делами, а если и рассказывали истории, то одни и те же. У большинства были дети, уехавшие из деревни, и жены, ждавшие мужей дома. О политике мужчины не разговаривали, потому что имели на нее общие взгляды, а те, кто придерживался правых убеждений, ходили в другой деревенский кафенион. Потому особых тем для обсуждения не оставалось, и в воздухе висела тишина.
Не успел Костас перешагнуть порог своего дома, как раздался пронзительный крик:
— Где ты шлялся? Почему так поздно? Обед остыл. Принес лук? Неужели не мог прийти раньше? Опять заходил в кафенион? Опять выпивал?
Его жена кричала на него из небольшой кладовки, что находилась рядом с комнатами. Шквал вопросов повторялся почти без изменений изо дня в день, и ни один из них не удостаивался даже бурчания в ответ.
Седая, раздавшаяся в ширину почти до квадратных размеров Стелла вошла в комнату и поставила перед мужем тарелку, потом вторую в дальнем конце стола.
Он принялся есть, склонив голову, заталкивая еду в рот и не поднимая глаз. Они не разговаривали. Каждый день, уже не один десяток лет, прокручивался один и тот же сценарий. Костас смотрел в тарелку, но не на жену. Она принималась за обед, чавкая и прихлебывая. Зубов у нее осталось четыре или пять, а потому жевать она почти не могла, но разговаривать продолжала, вела свою глотательно-шумовую атаку, а из ее рта в сторону Костаса летели кусочки мяса и овощей.
Звук в телевизоре был включен на полную громкость, а экран разделен на восемь квадратов. С экрана вещали семь мужчин и одна женщина, высказывая свои соображения касательно экономических проблем и их решения. Друг друга они не слушали, говорили во весь голос, каждый пытался перекричать остальных. Дебаты начались утром и продолжались до вечера, какой канал ни включи.
Жизнь Костаса делилась на две части — день и вечер. Спокойствие и шум.
После еды он готов был ложиться спать. Душ и уборная находились во дворе, как и все шесть десятилетий его жизни, а вода не подогревалась. Против холодного душа он не возражал, для Стеллы же холодная вода была предлогом не мыться. Иногда ее кожа темнела от грязи, но отсутствие яркого света и зеркал в доме означало, что она не знает об этом. Как и многие женщины деревни, Стелла давно уже не обращала на свою внешность внимания. В ду́ше имелось маленькое зеркальце — Костас мылся перед ним, но для нее оно висело слишком высоко. Подгоревшая еда говорила о том, что женщина утратила обоняние, о чем он вспоминал каждый вечер, поднимаясь по лестнице к их общей кровати, стоявшей на бетонном основании.
Она уже лежала под тонким одеялом, ворочалась с боку на бок, бормотала что-то во сне. Он вытянулся рядом, уставился в потолок. В зазор между шторами проникал луч света и падал на выцветшие свадебные короны, прибитые к стене над кроватью.
Наконец Костас заснул, а пробудился с рассветом под жутковатый зубовный скрежет жены. Он встал, взял одежду, тихонько спустился по лестнице, снял ключи от машины с полки у дверей, а через несколько минут вышел из дому и завел свой пикап, молясь, чтобы кашель холодного двигателя не разбудил жену.
Заря только занималась, но когда Костас доехал до своего кипоса, солнце уже стояло над вершинами гор. Хотя суставы все еще болели, он горел желанием продолжить работу.
© Shebeko/Shutterstock (текстура)
В этот день он был один на дороге. За двадцать минут езды ему не попалось ни одной машины. Хотя он вовсю давил на педаль газа, стрелка спидометра едва достигала тридцати километров в час. Обычно это не волновало Костаса, потому что он не очень спешил; время никогда не подгоняло Костаса, никто его не ждал, никакие срочные дела не требовали его участия. Но не в этот день. Сегодня он чувствовал себя иначе.
Свернув на грунтовку, он ощутил, как забилось сердце. Наконец он остановился на обочине. Все его инструменты лежали под брезентом в кузове пикапа. Костас вытащил большую лопату, взял совок. В бардачке у него хранилась небольшая бутылочка бренди, и Костас, засунув ее в карман, зашагал к своему кипосу.
На участке он обшарил землю глазами, наконец его взгляд остановился на светлом камне. Сначала нужно заняться этим. Никаких посадок, пока он не вытащит эту штуковину. Ночью ветер сдул еще несколько миллиметров земли, обнажив часть каменной поверхности. Приблизившись, Костас разгреб почву ладонями и зажмурился от жемчужного блеска. Лопата теперь казалась ему слишком грубым инструментом. Что бы там ни было, находка казалась особенной, и Костас не хотел ее повредить.
Все утро он раскапывал землю руками, то и дело натыкаясь на какую-то плоскую бескрайнюю плиту. Он понять не мог, как его томаты, цукини и фасоль столько лет росли здесь, когда под корнями засела такая здоровая каменюка. Впрочем, здесь нет-нет да и происходили сейсмические подвижки, почва, вероятно, сместилась, и эта плита поднялась на поверхность. Овощам только пойдет на пользу, если он извлечет эту штуку из земли.
Потом камень словно вздыбился, и Костас почувствовал маленький холмик под своей большой корявой рукой. Костас снова взял лопату, чтобы копнуть поглубже, и ему удалось вырыть здоровенные комья земли по бокам. Час или около того спустя грунт горками лежал вокруг.
К двум часам дня спину ломило, на ладонях вздулись волдыри. Костас давно бросил на землю куртку, его рубашка промокла от пота. Он побрел к апельсиновым деревьям, сел и, сгорбившись, привалился к стволу. Если бы не регулярные глотки бренди, силы давно бы иссякли.
Задача, стоявшая перед ним, требовала больше времени, чем он предполагал, но Костас не собирался бросать начатое, хотя сердце у него и колотилось от усталости. Он продержался еще несколько часов, прежде чем решил, что на сегодня хватит.
© Shebeko/Shutterstock (текстура)
