– А что это значит? – вдруг спросила Кристина, тыча пальцем в незнакомые и совсем не подходящие для ребенка слова. Оказывается, ей все-таки еще не все известно об этой стороне жизни, подумала Флоренс и даже немного приободрилась. Но Кристина мгновенно догадалась, что чуть не утратила завоеванные позиции, и с упреком заметила: – Там еще целая куча открыток, а вы их даже не распаковали! – И буквально заставила Флоренс просмотреть вместе с ней новинку – набор открыток, на которых обнаженные мужчины и женщины сплетались в страстных объятиях, а внизу было написано: «А мы и этим не забыли сегодня заняться!»
– Нет уж, эти мы попросту выбросим, – твердо заявила Флоренс. – Видимо, некоторые люди настолько плохо воспитаны, что просто не в состоянии понять, где пределы допустимого. – На ее гневные слова Кристина отреагировала своеобразно: согнувшись пополам от смеха, она сообщила, что в Хардборо очень даже многие хотели бы вытащить из своего почтового ящика такую вот открытку. Флоренс поняла, что девочка и в этом отношении хорошо подкована, а уж когда вновь откроется библиотека, этой малышке и вовсе цены не будет.
Хотя теперь обсуждать с миссис Гиппинг было, собственно, нечего, Флоренс все же проводила Кристину домой. И миссис Гиппинг терпеливо выслушала ее, стоя в полуоткрытой калитке.
Маленький Питер возился рядом, втыкая деревянные колышки от вешалки в грядку с рядами ранних французских бобов.
– Почему Кристина так поздно? – спросил он.
– Она работала у этой дамы.
– А зачем?
– У этой дамы целый магазин книг, чтобы люди могли их читать.
– А зачем?
Вскоре в Хардборо стали появляться не только уже знакомые нам грузовички, но и легковые автомобили с представителями прессы и издательств; они возникали из-за горизонта на фоне сверкающего зеркала болот иногда в таком количестве, что на перекрестках даже возникало нечто вроде пробок; и всегда некоторый затор создавался на морском берегу, если машины разом пытались там развернуться. Теперь торговые агенты ехали сюда довольно охотно, хотя добраться до Хардборо было нелегко даже летом. Но те, кому это удавалось, все же далеко не сразу расставались с привезенными ими «лакомыми кусочками», то есть с теми книгами, которые, собственно, и были нужны Флоренс. Такие книги она получала только в том случае, если брала в нагрузку целую кипу романов в слегка потрепанных обложках, которые имели вид женщин, давно утративших всякую надежду на замужество и привыкших к тому, что к ним никто и никогда даже «не клеится». Впрочем, сочувствие и по отношению к торговцам этими книгами, и по отношению к самим несчастным стареющим книгам делало Флоренс весьма неблагоразумной покупательницей. Ей казалось, что эти люди проделали невероятно долгий путь, чтобы до нее добраться, а следовательно, их обязательно нужно напоить чаем в уютной кухне Старого Дома. И они, удобно устроившись и помешивая ложечкой чай с сахаром, постепенно расслаблялись и теперь уже надеялись, что в следующий раз им нескоро придется тащиться в этот забытый богом городишко. «Одна радость, – думали они, – что конкуренция здесь слабая. Ведь больше ни одного книжного магазина до самого Флинтмаркета».
Впрочем, у многих настроение сразу падало, как только до них доходило, что железнодорожного сообщения с Хардборо нет и все будущие заказы придется доставлять сюда исключительно по шоссе. К тому же, когда они понимали, что пора возвращаться, поднимался сильный ветер, и их грузовички, лишившиеся привезенного груза, который придавал им должную устойчивость, начинало так мотать на дороге туда-сюда, что и руль в руках удержать было трудно. А тут еще и молодые бычки, самые любопытные из всех животных, подходили по покрытому пучками травы лугу совсем близко к шоссе и, остановившись на обочине, кроткими глазами смотрели на проезжавшие машины.
«Просто не знаю, зачем я все это купила? – размышляла Флоренс после очередного такого визита. – Зачем я взяла все эти книги? Никто ведь меня силой не заставлял их брать. И с советами ко мне никто особенно не приставал». И она с удивлением смотрела на двести только что купленных китайских книжных закладок – ручная роспись на шелке. Аист – символ долголетия; цветущая слива – символ удачи. Флоренс подводила ее извечная слабость – любовь к красоте. Просто представить себе было невозможно, чтобы кому-то из жителей Хардборо захотелось купить такую закладку. Но Кристина постаралась ее утешить: ничего, отпускники все раскупят – вот приедут летом и раскупят; им все равно здесь больше не на что свои денежки потратить.
* * *
В июле почтальон принес письмо, судя по штемпелю, отправленное из Бери-Сент-Эдмундса; а судя по толщине конверта, легко можно было догадаться, что там не просто заказ.
«Дорогая мадам!
Вам, возможно, покажется забавным или интересным то, каким образом я узнал о вашем магазине. Кузен моей покойной жены (мне, наверное, следует называть его троюродным братом) благодаря своему второму браку связан родственными узами с одним весьма многообещающим молодым человеком, членом парламента от оппозиции, фракция Longwash Division, который как-то упомянул мне в разговоре, что на приеме у его тети (миссис Вайолет Гамар, с которой сам я лично не знаком) было мимоходом замечено, что в Хардборо наконец-то появится книжный магазин…»
«Что же в этой информации забавного?» – подумала Флоренс. Но решила, что не должна быть столь немилосердной.
«Возможно, еще более забавным покажется Вам то, что я пишу Вам отнюдь не по поводу книг!..»
И далее из письма, написанного на нескольких листах тонкой бумаги, Флоренс стало ясно, что имя его автора – Теодор Гил, что живет он где-то возле Ярмута и является художником-акварелистом, «стойким приверженцем того чудесного стиля, который господствовал на границе веков», а также что он хотел бы организовать в «Старом Доме» – точнее, чтобы ему ее организовали, – небольшую выставку своих работ. При этом он выражал уверенность, что имя миссис Гамар и ее выдающегося племянника послужит для этого вполне достаточной рекомендацией.
Флоренс окинула взглядом полки с книгами, между которыми можно было лишь с трудом отыскать в лучшем случае фут свободной стены. Разумеется, имелся еще пресловутый сарай для разведения устриц, но даже сейчас, в разгар лета, там стояла ужасная сырость. Флоренс сунула письмо в один из ящиков, где уже лежало несколько других писем примерно того же содержания. Для многих представителей верхушки среднего класса Восточного Саффолка так называемый кризис среднего возраста выразился в том, что они взяли в руки кисти и акварельные краски и принялись писать пейзажи. На это можно было бы не обращать особого внимания, если бы их пейзажи были никуда не годными, но дело в том, что почти все они писали очень даже неплохо. Вот только их картины были удивительно похожи одна на другую. Заключенные в рамы, эти картины вывешивались в гостиных, где за окнами простирался совсем иной пейзаж – пустынный, неприбранный, невыразительный, сливающийся на горизонте с бесцветным прозрачным небом.
Кризис среднего возраста сопровождался у всех этих художников желанием непременно выставиться где-нибудь в более достойном месте, чем крошечный зал приходской церкви, и Флоренс отнесла письмо Теодора Гила к разряду тех посланий, которые она уже не раз получала от «местных авторов». Картины местных акварелистов обычно носили название «Закат над Лейз», а свои «литературные шедевры» местные писатели чаще всего называли «Пешком через Болота» или «На велосипеде через Восточную Англию». Казалось, что еще можно делать с этим на редкость плоским пространством, как не пересекать его пешком или на велосипеде? Короче, Флоренс понятия не имела, куда ей деть всех этих «местных авторов», если они вдруг заявятся сюда, чтобы, как они предлагали ей в письмах, «подписывать для благодарных читателей экземпляры своих книг». Хотя, если убрать из-под лестницы часть книг и поставить там маленький столик… И она живо представила себе, сколь велико будет их разочарование, когда они, сидя за этим столиком, заваленным стопками книг, и держа наготове ручку, будут час за часом тщетно ожидать появления «благодарных читателей», но ни один из них так и не придет. «Знаете, во вторник у нас в Хардборо всегда затишье, мистер… Особенно когда погода стоит хорошая. А понедельник я вам даже и предлагать не стала, потому что по понедельникам у нас и вовсе полная тишина. В среду тоже довольно тихо, хотя по средам у нас бывает рынок. Ну а в четверг мы всегда закрываемся очень рано. Ничего, читатели, конечно же, вскоре появятся и попросят вашу книжку – ведь они, разумеется, о вас слышали, вы же наш, местный, автор. О да, им, безусловно, захочется получить автограф! Не беспокойтесь, они придут – придут пешком через болота, приедут на велосипедах…» Флоренс даже думать не хотелось о том, сколько это принесет страданий и разочарований; но она, по крайней мере, находилась в таком положении, когда могла сама позаботиться о том, чтобы здесь ничего подобного не случилось. Вот почему она так решительно сунула письмо мистера Гила в ящик.
