– О да! Вполне достаточно! Дионисий, мне так хочется, чтобы ты забыл все, что произошло утром. Чтобы смог снова улыбаться! Я люблю, когда ты улыбаешься. Посмотри, солнечная колесница уже движется вниз по склону. Пойдем к театру. Если нам повезет, мы сможем издали, с пригорка, посмотреть представление и даже услышать состязание поэтов!
Дионисий покачал головой:
– Ориген отменил состязания. Лишь Актеону позволено прочитать свою новую поэму, после чего будет представлена одна из великих трагедий Еврипида.
– Я присмотрела удобное место, оттуда будет хорошо видно и почти так же хорошо слышно.
– Но, Зо, нам вовсе не нужно наслаждаться представлением с пригорка. Сегодня в театр разрешено приходить женщинам. Дядя дал мне денег. Их хватит для нас с тобой и даже останется.
Неудержимая улыбка расцвела на губах. Зо изменила голос, подняла руки, развернулась, подставив ветру лицо. Волосы, ленты полетели, гиматий затрепетал огненными языками.
Когда меж скал втекающее море
Уже принять готовилось стада, —
В расселине, прибоем неумолчным
Проделанной, где под навесом сбор
Пурпуровых улиток происходит…
[28]
Она уронила руки, посмотрела в изумленные глаза Дионисия.
– О, как я хочу это видеть! Как хочу! Какая жалость, что в театре не представляют женщины. Мне кажется, я смогла бы играть и трагедийные, и комедийные роли не хуже актеров-мужчин. Только мне не хочется прятать лицо под маску. Маски ведь мертвые. А мое лицо, глаза – они стали бы говорить, смогли бы рассказать ничуть не хуже губ и языка.
– Дивно ты придумала. Необычно. И читала красиво. Если бы женщинам дозволили представлять в театре, я с радостью и восхищением следил бы за твоей игрой.
₪ ₪ ₪
Театр превзошел все ожидания. К тому моменту, когда Зо и Дионисий опустились на высокие каменные скамьи, он уже был заполнен зрителями. Посмотреть трагедию и послушать возвышенную поэзию Актеона хотели многие. Даже женщины. Неимущим гражданам в этот день были оплачены верхние ряды. Воздух гудел, словно рой горных пчел. Дионисий извертелся: впервые он видел столько возбужденных ожиданием лиц.
И вдруг все стихло. Ветер спрятался в разноцветные складки праздничных одежд, затаила дыхание Зо.
Посередине орхестры стоял Актеон.
– На всем есть отпечаток неизбежности, – зазвучал его густой голос. – Но нет вероломства в богинях судьбы. Они лишь плетут свои нити, поощряя достойных и наказывая виновных. Горе тому, кто не привык мыслить, не привык распутывать ее тугие клубки. Глаза несчастных застят иллюзии, уши – утехи, а сердца́ – любовь лишь к себе самому.
Дионисий уже слышал эти слова. Дядя читал их молчаливым колоннам дворового портика, не замечая за одной из них застывшего от восхищения племянника. Он захотел сказать Зо о своих чувствах и вдруг увидел мокрые дорожки на размазанной по щекам муке.
– Что с тобой, чем ты снова расстроена? – зашептал он ей в самое ухо.
– Послушай, что сказал твой дядя! Только послушай! Мне показалось, он достал из меня все внутренности, как это делает рабыня со свежей рыбой. Только я не рыба, Дионисий! Я поняла каждое слово Актеона.
– Да, он великий поэт. И это вступление к его поэме…
Договорить Дионисий не успел. В мысли пробрался мягкий, но настойчивый голос Епифания:
«Ты слышишь меня, мальчик?»
К счастью, Зо снова окунулась в стихи и перестала замечать все, что не относилось к их ткани.
«Да, слышу. Как хорошо, что ты пришел сейчас, когда Актеон читает свою новую поэму. Мы можем послушать ее вместе!»
«Нет. Мне не придется насладиться стихами твоего родственника. Более того, я помешаю сделать это и тебе. Прости».
«Но почему?»
«Наследие Кахотепа тревожит меня все больше и больше. Сейчас почти все горожане собрались в одном месте. Вряд ли кого заинтересует, куда пойдет и что будет делать один из них. Самое время спрятать наши сокровища. Или я ошибся?»
«Нет, ты, Епифаний, прав, как всегда. Я незамедлительно последую твоему совету. Но…»
«Продолжай же».
«Есть только одно место, которому можно доверить ценные предметы. Это подводный грот с большой сухой пещерой. Даже во время шторма в него не проникает вода».
«Воспользуйся же им».
«Этот грот – тайна Зо».
«Что значит для тебя эта девочка?» – после продолжительного раздумья спросил Епифаний.
«Ее имя означает жизнь. Зо – моя жизнь, учитель. Она отважна, честна и великодушна».
«Не о каждой женщине мужчина может сказать такие слова. Я коснулся ее сознания. Можешь рассказать ей обо всем, что посчитаешь нужным. И будь осторожен. Это предупреждение не относится к твоей подруге, просто – будь осторожен!»
₪ ₪ ₪
Оглядываясь, спотыкаясь, покидала Зо театр. Ей очень хотелось спросить, что вынудило ее друга уйти в самый интересный момент. Но лишь у колонн монетного двора Дионисий замедлил шаг.
– Я должен кое о чем тебе рассказать. Это важно. Очень важно!
– Может быть, потом, Дионисий? Я так хочу дослушать поэму твоего дяди! У меня прямо дыхание перехватило, когда…
– Постой. Стихи – они прекрасны, но эфемерны. Мне же необходимо позаботиться о благополучии Херсонеса. Пойдем к морю. Там, на берегу, я смогу произносить слова, не боясь, что их услышат.
Не каждый день редчайшее зрелище меняют на пустынный морской берег. Едва собранный в охапку хитон уместился на большом плоском камне, а босые ноги погрузились в уже прохладную воду, Зо развернулась к Дионисию и, сгорая от любопытства, заторопила:
– Ну, рассказывай! Рассказывай скорее!
– Об этом невозможно скорее. Ты ничего не поймешь. Наберись терпения и выслушай по порядку. Помнишь, я говорил о Епифании?
– Этот человек спас тебе жизнь.
– Трижды спас… Однако речь моя сейчас не об этом. Учитель передал мне… сокровище – ты видела кожаный мешок, в котором оно хранится, – и завещал беречь его пуще собственной жизни.
– Пуще жизни? О Дионисий, что же там, в этом мешочке? – прошептала Зо. Она даже привстала, но мягкий настойчивый нажим вернул ее обратно.
– Небольшой медный сосуд и таинственный предмет, который мы называем Глазом Ра. Никто не знает, что это такое.
