– Не хочешь ли услышать несколько фраз, которые явились мне на рассвете? А потом мы съедим наш завтрак, – предложил Актеон, заранее уверенный в согласии.
Дионисий с удовольствием поменял бы местами поэму и завтрак. Однако возражения могли вернуть обычную дядину проницательность.
Получив подтверждение, Актеон вышел в центр дворика, откашлялся и начал нараспев, густым красивым голосом:
О море! То берегу шепчешь ты
Слова, что лишь женщине шепчут,
То скалы грызешь, словно зверь,
Когда Посейдон, твой владыка…
Дионисий закрыл глаза. В другой день он утонул бы в стихии, рожденной высокой поэзией. Но сейчас ему было не до стихов. Упоминание о грызущем скалы звере вновь возродило мысли о видении. С этого момента он лишь кивал с тем выражением лица, которое удовлетворило бы Актеона.
Наконец пытка поэмой закончилась, и, высказав слова восхищения и уверения в том, что она будет хорошо воспринята на состязании поэтов, Дионисий напомнил о предложении перекусить. Пища и необходимость отвечать на самые простые вопросы отвлекли от тяжелых раздумий.
– Как идут твои занятия с Атреем? – спросил Актеон.
– Они замечательны.
– Нашлись ли среди учеников те, с кем ты мог бы проводить время?
– Нет. Пока они не принимают меня.
– Почему же? Разве ты чем-то отличаешься от остальных?
– Кирос, сын Хаемона, мешает им сделать свой выбор.
– Но ты не чувствуешь одиночества?
– Нет, дядя. Дополнительные занятия с Атреем развлекают и требуют много времени. Я собираюсь в совершенстве овладеть наукой борьбы.
Актеон усмехнулся.
– О! Знаю я Атрея. Он уже успел намять тебе бока?
Улыбнулся и Дионисий.
– Мое тело в синяках, руки и ноги болят, однако к концу последнего занятия наставнику не удалось в отпущенные сроки трижды бросить меня в песок. По-моему, его это удивило, но Атрей был доволен.
– Что он сказал? – В глазах Актеона забегали лукавые огоньки.
– Сказал, что находится не в лучшей форме. Но, повременив, признал, что я делаю несомненные успехи.
– Он все так же не требует денег за свою науку?
– По-моему, возможность первому услышать новую поэму в качестве дорогого гостя на одном из твоих симпосиев ему дороже тех нескольких монет, которые он получит за занятия со мной.
– Что ж, лестно… Я услышал тебя, мальчик, и обязательно учту это при наших с Атреем расчетах.
Рассеянно нащупав на блюде гроздь винограда, Актеон посмотрел на спелые ягоды.
– Хочешь ли знать, как Совет предлагает провести нынешний праздник урожая?
– Да, очень хочу! – громко воскликнул Дионисий. Слишком громко для спокойной беседы.
Но Актеон понял это по-своему.
– Не сомневаюсь. Ты ведь никогда не участвовал в подобных празднествах?
– Нет.
– В театре пройдут состязания поэтов, на которых я надеюсь одержать победу, соревнования флейтистов. Актеры представят «Ифигению в Тавриде»
{45}. Будут состязаться и атлеты. Надеюсь, ты сможешь показать, насколько хорошо бегаешь.
Дионисий напряженно кивнул. Он ждал другого.
– Ах, совсем забыл… Праздничное шествие! Им все и начнется. Мы пойдем к виноградникам, чтобы там, на просторе, воздать хвалу Дионису и принести надлежащие жертвы. Несколько хорошо откормленных поросят уже ждут своей счастливой участи.
Ужас в выпученных глазах племянника Актеон принял за проявление любопытства. Довольный достигнутым эффектом, он выдержал необходимую паузу и совершенно другим голосом начал:
– Мальчик, выслушай меня внимательно. Я долго думал над тем, о чем хочу сейчас сказать. У меня нет детей. Ты – единственный родственник, которого я, кажется, полюбил, как сына. Мое хозяйство велико. Мой дом, надеюсь, стал и твоим. После праздника урожая я собираюсь заявить городской общине, что отныне провозглашаю тебя сыном и наследником. Как ты отнесешься к такому решению?
Дионисий вскочил, упал на колени перед дифросом, на котором сидел дядя, ткнулся головой в складки его хитона. Воспитанный в относительной строгости и даже аскетизме, до сих пор чувствуя себя одиноким, Дионисий приобретал не просто родственника, выполняющего волю умершей сестры, но родственника, который захотел назвать его сыном.
– О Актеон, ты спрашиваешь меня? Я привязан к тебе, как к отцу. Даже если бы ты был неимущим рабом, я любил бы тебя всей душой, всем сердцем!
– Вот и хорошо! И хорошо! – растрогался Актеон. В какой-то миг Дионисию показалось, что в уголке его глаза блеснула слеза, но дядя поспешил отвернуться. – Я сегодня сказал много. И время уже достаточно позднее. Тебе пора идти в палестру.
₪ ₪ ₪
В этот полный неожиданностей день встретиться с Зо Дионисию не пришлось. Вместо нее у моря его ждала маленькая, лет пяти, рабыня. Когда Дионисий спускался к берегу, она сидела на корточках у самой воды и швыряла в море некрупные камешки. Завидев большого мальчика, малышка вскочила, отлепила от лодыжек намокший хитон, глянула доверчиво:
– Это ты – Дионисий?
– Я, – ответил он, уже догадываясь, что говорит с посланницей своей подруги.
– Меня прислала Зо. Она сказала: «Пойди к Дионисию и передай, что мать поручила мне много работы и я не могу выйти из дома».
– Это всё?
– Нет. Зо еще сказала, что помнит о том, куда вы должны пойти через три дня, и назначает встречу здесь, на этом месте.
Дионисий задумчиво кивнул.
– Что ж… Благодарю тебя. Передай Зо, что ты хорошо выполнила ее поручение.
