– Наконец ты пришел! – воскликнула она, вскочила, не зная, куда бы деть ставшие вдруг суетливыми руки, оправила складки хитона. – Это все – для тебя, – наивно призналась, дотронувшись до ожерелья и застежки. – Ведь ты не передумал прогуляться со мной по городу?
– Передумал? Зо, ты даже не представляешь, какие неподходящие слова говоришь! Я думал об этом весь вечер и все сегодняшнее утро! Я видел твое лицо во сне! А ты сегодня оказалась еще красивее, чем была вчера.
– Когда я вырасту и мне исполнится пятнадцать лет, отец отдаст меня кому-нибудь в жены. Я буду самой красивой женой! – засмеялась Зо, схватила Дионисия за локоть и потянула от моря. – Идем же! Ой! – Она остановилась и нежно, почти не касаясь, дотронулась до его пробитой стригилем руки. – Тебе больно? Ты ударился обо что-то острое?
Рассказывать о том, что произошло в палестре, Дионисию не хотелось. Его подруга и без того боялась сына своего хозяина. Но она заглядывала в глаза своими распахнутыми тревожными глазами, и не ответить было невозможно.
– Это Кирос швырнул в меня стригиль…
Зо вскрикнула, в ужасе зажала рукой рот.
– Я боюсь, Дионисий! Он же совсем бешеный.
– Не волнуйся, Атрей обещал обучить меня науке борьбы. Тогда я сумею постоять и за себя, и за тебя.
– Но для этого потребуется много времени! – Зо, словно маленькая, погладила раненое плечо. – Пожалуйста, заживай поскорее! Если бы я была Асклепием…
– Лучше оставайся собою! Рана уже затягивается. А день так хорош! Пойдем же, не стоит уделять много внимания тому, что уже состоялось.
Зо подняла глаза. Дионисий улыбался – и ее беспокойство тут же растворилось, подобно утреннему туману.
– Что ты хочешь увидеть и узнать? – спросила она, направляясь по дорожке, соединяющей город с берегом.
– Покажи то, что нравится тебе самой.
– Тогда пойдем на агору. И на рынок. Ты хочешь посмотреть на рынок, Дионисий? Туда привозят товары со всей Таврики! Но больше всего я люблю лавку коропласта
[20]. Там столько статуэток! Если бы мне выпало родиться мужчиной, обязательно стала бы коропластом! А ты?
Дионисий задумался. В отличие от Зо, мужчиной он родился, поэтому и выбор его на первый взгляд не был ограничен ничем. Но почти всю свою жизнь проживший в крестьянской усадьбе, он видел так мало!
Единственное, что нравилось ему безоговорочно, – это науки, о которых говорил Епифаний. Особенно философия. Да, он определенно хотел бы отдать себя этой науке.
– Я буду философом, Зо!
Она переливчато засмеялась, замотала головой.
– Ой, Дионисий! Я не знаю такого слова! Что ты будешь делать с твоей философией? Может быть, тоже фигурки людей и животных?
– Нет! Философы не делают ничего!
Девочка недоверчиво заглянула ему в глаза: может быть, ее друг шутит?
– Но ничего не делают лишь бездельники. Ты совсем не похож на них. Даже богач Хаемон…
– Не вспоминай о нем! Милая Зо, философы ничего не делают руками. У них трудится голова. Мой наставник Епифаний рассказывал мне о тех, кто посвятил себя этой науке.
– Я тоже хочу знать. Расскажи хотя бы об одном, чтобы я понимала.
– Хорошо. В большом городе Афины жил философ Сократ. Он считал, что тот, кто понимает, почему нужно вести себя хорошо, никогда не будет совершать плохих поступков.
– Ох как правильно! А дальше?
– Сократ просил людей, чтобы они были лучше, добрее. Он считал добром демократию, а тех, кто не придерживается ее принципов, людьми эгоистичными, и пытался их переубедить с помощью своих мыслей и знаний. – Дионисий глянул на Зо. – Тебе интересно?
– Да! Очень! Но что такое это слово – «демократия»?
Он задумался. Как в нескольких словах объяснить то, о чем Епифаний втолковывал ему не один день?
– Это свобода и закон, равенство и право выбора.
– Знаешь, я подумала, вот бы Кироса познакомить с этим самым Сократом! Вдруг бы он стал хоть чуточку добрее!
– А ты тоже немного философ, Зо! К сожалению, Сократ уже по ту сторону Стикса, ему не образумить Кироса.
– Занимаются ли философией женщины? – после недолгого молчания спросила Зо почему-то шепотом. То, о чем рассказывал Дионисий, было так удивительно! До сего времени она даже и не предполагала, что у мужчин бывают занятия не менее интересные, чем создание глиняных фигурок.
– Нет. Но самые лучшие гетеры в философских беседах порой не уступают мужчинам. Только… – Дионисий запнулся. – Я не хочу, чтобы ты, Зо, стала гетерой!
– Почему?
– Потому что… Потому что я… Я когда-нибудь попрошу Актеона, чтобы он позволил мне взять в жены… тебя. Ты же не будешь против?
Девочка покраснела.
– Не буду… – Ее ресницы дрогнули, прикрывая вспыхнувшие и тут же погасшие глаза. – Но к тому времени мой отец отдаст меня уже кому-нибудь другому.
– Тогда я попрошу Актеона заранее. Я обязательно придумаю что-нибудь! Обязательно. Ты веришь мне?
Она кивнула. Улыбка тотчас вернулась на ее лицо. Зо схватила Дионисия за руку, потянула, засмеялась. Он ответил, и они побежали, рука в руку, не в силах идти медленно после того, что было сказано.
₪ ₪ ₪
– Стой! – воскликнула запыхавшаяся Зо, когда улица, по которой они бежали – однообразная, лишенная какой-либо растительности, – влилась в более широкую и людную. – Давай не будем спешить. Ты должен любоваться красотой, а мы с тобой, как два камня, летим, летим…
– Мы не камни. Мы – птицы! Я шел здесь с Актеоном.
– Эта улица главная. Видишь, сколько статуй!
Дионисий подошел к мраморному обнаженному мужчине с диском в руке.
– Кто это?
– Этот человек победил на играх в Олимпии. Наверное, бросил свой диск дальше других. Дионисий, ты хотел бы, чтобы здесь установили твою статую?
Он пожал плечами.
– Не знаю… Наверное, это приятно. Никогда не задумывался…
– А Кирос задумывался. Я слышала, как он говорил отцу, что, когда придет срок, его изваяние во что бы то ни стало займет лучшее место на агоре!
– Да помогут ему боги! Если это случится, значит, он станет хорошим человеком. Ведь только таких людей высекают в мраморе!
Брови Зо метнулись вверх.
– О Дионисий! Ты так это сказал, что мне сразу стало ясно, что такое философия!
Они пошли от статуи к статуе, останавливаясь перед каждой. Улица была многолюдной и длинной, но и ее длины не хватило, чтобы успеть наговориться. Скоро дома расступились, открыв небольшую квадратную площадь, обрамленную колоннадой стои
[21].
