– Скажи, Зо, свободна ли ты в своих передвижениях? – спросил Дионисий.
– Мать позволяет выходить из дома. Конечно, если выполнена работа, которую мне поручают. Иногда ее бывает так много! Но у меня проворные руки, поэтому я всегда нахожу время, чтобы спуститься к морю, пройтись по рынку или погулять на агоре.
– Не могла бы ты теперь то же самое делать вместе со мной? Я совсем не знаком с этим городом.
– Конечно! Хочешь, завтра мы погуляем вместе?
Дионисий обрадовался.
– Где же мы встретимся? И когда? Утром мне необходимо быть в палестре.
– После полудня я приду на берег. Если работы окажется слишком много, пришлю с известием рабыню.
Скоро Зо вздохнула и пошла медленнее, потом еще медленнее. Дионисий догадался, что так она старается растянуть остатки дороги. И действительно, через несколько шагов они остановились около калитки большого, наверное самого большого на этой улице, дома.
– Мы пришли…
Дионисий поднял голову: у него появилось ощущение, что со второго этажа, из единственного полузакрытого ставнями оконца, кто-то смотрит – пристально и недружелюбно.
– Зо, Хаемон очень богатый человек?
– Кирос однажды хвалился, что доход их семьи от зерна и вина больше, чем у десятка самых знатных херсонеситов. Хаемона избирали и номофилаком
[11], и агораномом
[12]. Но, Дионисий, я слышала, что люди осуждают его дурной характер и непомерную гордыню. Отец благодарен Хаемону за кров и работу, только иногда мне кажется, что нам лучше было бы жить в другом месте.
Последние слова она прошептала едва слышно. И хорошо, поскольку дверь отворилась. На пороге возник Кирос. Его лицо было красно от ярости, косточки на пальцах, сжатых в кулаки, побелели.
– Эй, ты! Как там тебя! Почему стоишь рядом с нашей рабыней?! – крикнул он хрипло, неразборчиво: горло, сведенное гневом, не было способно на чистые звуки.
– Я не рабыня! Мой отец – свободный человек! – Глаза девочки мгновенно наполнились слезами, и Дионисий догадался, что Кирос специально подбирает слова пообиднее.
– Свободный человек должен иметь свой дом и собственный клер, а не работать за жилье и несколько жалких монет!
– Мой отец – свободный! – снова крикнула Зо, топнув ногой.
– Зачем ты бросаешься такими словами, Кирос? – стараясь сдержать эмоции, тихо спросил Дионисий. – Тем более что они лживы?
– Ты, дохлый баран, называешь меня лжецом? И у тебя хватает на это глупости?
– Во мне может быть сколько угодно глупости, но это не повод обижать девочку.
Очевидно, умение вести беседы не входило в перечень достоинств Кироса. Он лишь сильнее побагровел, замахнулся… Но Дионисий, предугадав движение, просто неожиданно шагнул в сторону. Кирос вылетел по инерции на середину улицы. Споткнулся, упал, сдирая колени о гальку. Зо вскрикнула, прижалась к стене.
– Клянусь Громовержцем, ты и эта ничтожная девчонка – вы пожалеете! Пожалеете! – завопил Кирос и бросился с кулаками на Дионисия, но снова споткнулся и угодил в сточную канаву, тянущуюся вдоль улицы.
Смрад, мокрая, измазанная нечистотами нога в дорогом сандалии мгновенно превратили его в разъяренного зверя. Дионисий прикрыл собой Зо.
– Кирос, признайся, эта герма
{36} – он кивнул на статую Гермеса
{37} стоящую у входа в дом, – защищает тебя от чужого зла или других от твоего?
Прозвучавшие слова оказались слишком сложными для сжираемого яростью ума. Кирос растерялся. Тем не менее время было выиграно.
Вдруг дверь отворилась. На пороге возник человек. Каменное лицо, неподвижный, ничего не выражающий взгляд пустых рыбьих глаз, сведенные в привычно брезгливой гримасе губы, а также дорогой гиматий подсказали Дионисию, что на вопли сына явился сам хозяин дома.
– Кирос, следуй за мной! – Голос был бесцветен и холоден.
– Но отец!
– Я не привык повторять дважды!
Хаемон развернулся и, зная, что ослушаться его не посмеют, удалился.
– Ну, Дионисий, готовься! Я тоже дважды не повторяю! – процедил сквозь зубы Кирос. – Ты еще пожалеешь! Запомни это! Запомни!
₪ ₪ ₪
Возвращаясь домой, Дионисий перепутал похожие одна на другую улицы и не сразу нашел дорогу. Зато у него появилось время для размышлений.
Кирос его не напугал. В конце концов, они были одного роста и телосложения. А обещания, данные в палестре Атреем, позволяли надеяться на скорое приобретение силы и ловкости.
– Ничего, я еще отучу тебя от Зо! – пробормотал Дионисий, выходя на широкую, локтей в пятнадцать, главную улицу. Там он понял, куда идти, и очень быстро увидел дом Актеона.
– Ты не спешил вернуться, Дионисий! – воскликнул дядя, стоя у алтаря Партенос в небольшом, окруженном колоннами дворике.
Дионисий подошел.
– Прости. Я задержался несколько дольше, чем следовало.
– Зато прогулка пошла тебе на пользу. – Не заметить и не оценить перемен, произошедших в племяннике, было невозможно. – Я вижу совсем иного человека! И даже могу предположить, что ты, друг мой, успел в кого-то влюбиться.
Дионисий покраснел, отвел глаза, стараясь скрыть свое состояние. Но Актеон не был бы великим поэтом, наблюдательным и умным, если бы такая нехитрая уловка сбила его с толку.
