– Да! Да! Нет!
«Так да или нет? И зачем столько шума? Мы вполне можем разговаривать, вообще не издавая звуков».
– Разговаривай, черт тебя побери!
«Спасибо. Я очень надеюсь, что суть моего сообщения изменит твое отношение к факту нашего общения».
«От одного твоего занудства может крыша поехать!»
«Евграф, за два тысячелетия понятия так изменились! Я хоть и читаю облеченные в слова мысли, но не всё понимаю в твоей речи. Не мог бы ты разговаривать в более, э-э-э-э, классическом стиле?»
«В клас-си-ческом? То есть мне нужно не просто с катушек съехать, а съехать в классическом стиле?»
«Ну вот, опять! „Съехать с катушек" – это что?»
«Это значит „свихнуться", „спятить", „чокнуться", „тронуться", „сбрендить", „сойти с ума"…»
«Вот последнее – понятно. Но, преемник, ты вовсе не сошел с ума. Выслушай меня, осознай и успокойся».
«Ладно. Начинай. Ты, вообще, кто такой?»
«В узком смысле – хранитель и защитник. В широком – не знаю, какой философской школы ты придерживаешься, – сущность, дух, эйдос
{35}…»
«Ду-у-ух? Да иди ты, дух!»
Забыв, где находится, Евграф снова вскочил. Естественно, не до конца – лишь до повторного удара головой. Взвыл, схватил молоток…
«Евграф!»
«Пошел вон!»
«Евграф, я подожду. Только назначь время!»
«Говорю же, пошел вон!»
«Не могу. Ты – преемник».
«Хорошо. Жди. Пока сам не позову. Но если до этого момента ты хоть раз объявишься, пеняй на себя!»
* * *
– Ну что? Как там? Не страшно было? – затараторила Тася, едва многострадальная голова Евграфа высунулась из люка.
– Нормально! – буркнул он, изо всех сил стараясь придать лицу нужное выражение.
– Ну ты, парень, даешь! Испугался, что ли? – удивился Саня, ожидая более восторженной реакции.
К счастью, объяснять отсутствие восторгов не пришлось. Их с избытком выдала Тася, когда, выбравшись из кубрика, услышала предложение капитана:
– Молодежь, порулить кто-нибудь желает?
– Ой, я! Я первая!
Быстро перебирая ногами, она взлетела на мостик, показала Евграфу большой палец и с опаской положила руки на штурвал.
– Запоминай… В какую сторону крутишь, туда и катер повернет, – пояснил Владимир Дмитриевич.
– А я в берег не врежусь?
– Не бойся. Вон вдали труба, видишь? Глазами за нее уцепись и удерживай нос в этом направлении. Поняла?
– Ага!
– Тогда вперед!
Тася вцепилась мертвой хваткой в штурвал и, взвизгивая от восторга, повела корабль по почти правильной размашистой синусоиде.
«Нормальный катер, нормальная девчонка, чайки летают, волны рядочками идут, берега… Берега – супер! – Понемногу Евграф начал приходить в себя. – Возвращаюсь в реальность!» – усмехнулся невесело, крикнул:
– Тась! Ровнее держись!
– Я и так ровно!
– Ничего себе – «ровно»! На след за кормой погляди. Выписываешь кренделя, как пьяница по дороге.
Тася обернулась.
– Ой! Владимир Дмитриевич! А почему так? Я же стараюсь.
– Катер – судно не маленькое. И вода – не земля. Инерция большая, опыт нулевой. Поэтому и водит. Ладно, спускайся, дай дружку побаловаться.
Когда Евграф, широко, по-матросски расставив ноги, встал на мостике, он не стал оборачиваться, чтобы увидеть, насколько неровен след за кормой. Все выходки непослушного судна были ничто по сравнению с тем, что вытворяла собственная голова.
* * *
– Евграф, у тебя все в порядке? – тихонько шепнула Тася, когда их, осмотревших катер от носа до кормы, пригласили в кубрик отведать настоящего «водолазного» плова с мидиями. – Мне кажется, что ты все время о чем-то думаешь. О чем-то неприятном.
– Да есть тут одна темка. Не обращай внимания.
– Но, может, я…
– Тась, к нашей экскурсии это не имеет никакого отношения, – заверил Евграф и, чтобы прекратить не очень удобный разговор, громко спросил: – А почему плов «водолазный»?
– Так я мидии для него лично с затопленной баржи снял, – принялся объяснять Саня. – Мы ее вчера вечером подняли. Баржа на скале лежала, поэтому мидия хорошая, отборная, песок на зубах не заскрипит. Но, заметьте, конечно, не это главное.
– А что?
– Такое произведение водолазного искусства, как плов, положено есть по правилам – под водолазные байки.
– Ух ты! Александр Григорьевич, мне дед кое-что рассказывал. Истории всякие. Лопнуть от смеха можно! – воскликнула Тася.
– Ну, лопаться такой симпатичной барышне мы не позволим – неэстетично. А интересненьким, так и быть, попотчуем. Палыч, вам первому и начинать! По старшинству.
Катер покачивало. Круглые иллюминаторы, деревянный стол, по стенам – обшитые дерматином диваны, приглушенный свет и какой-то особый запах – смесь соляры, дерева и моря… Евграф потихоньку приходил в себя.
– Давай, Палыч, давай! Про клотик им расскажи. Про кнехты! – поддакнул капитан.
– Про клотик – это теперь любой знает, – махнул рукой Виктор Павлович. – Когда молодой на службу приходил, его бывалые матросы за кипятком на клотик отправляли. Вот он, бедолага, и бегал по кораблю с чайником, клотик искал.
Водолаз наткнулся на неподвижный взгляд Евграфа, запнулся.
– Ты, дружок, так внимательно слушаешь… Неужели не знаешь, где клотик у судна?
– Ну-у-у-у… Он где-нибудь на кухне, то есть камбузе…
– Глядите, деды́! Еще один салага! – засмеялся Саня. – Клотик – это самая высокая точка на корабельной мачте.
– Не смешно. Дедовщина какая-то…
– Ну, дедовщины, жестокой, современной, у водолазов как раз и не было, – покачал головой Виктор Павлович. – Догадываетесь почему?
– Потому что за твою жизнь другой в ответе, – даже не спросила – уточнила Тася.
– Верно. Когда ты на глубине, от того, кто на шлангах дежурит, зависит всё. Поэтому без дедовщины. А шутки… Ты, Евграф, в другом мире вырос, вот тебе и не смешно. Хотя… Произошел у нас на катере один случай, после которого даже безобидные шутники перевелись. Вот послушайте.
