— Возьму Орландо покататься по берегу.
Умнее ничего и не придумать было.
Когда этим летом Энн приехала домой, встречи возобновились. И еще Орландо получал от сестры письма, которые доставлял молодому человеку, ждавшему в ближнем лесу. Но Орландо до сих пор не знал имени юноши или характера этих встреч. А если время от времени он осмеливался спросить, ответы сестры лишь смущали его.
— Он передает мне письма для одной девушки в церковной школе во Франции. И рассказывает о ней. Вот и все.
— А он собирается ее увидеть?
— Когда-нибудь, полагаю.
— А он собирается на ней жениться?
— Это секрет.
— А как ее зовут? А его как зовут? А почему он передает письма через тебя? А почему нам нельзя узнать больше?
— Все это секреты. Ты слишком молод, чтобы понять. А если будешь приставать с вопросами, глупый мальчик, я больше не стану брать тебя с собой.
Орландо не слишком понимал, что все это значит, но вовсе не хотел, чтобы его оставляли дома, и потому спрашивать перестал. Но накануне утром Энн отвела его в сторонку и заставила пообещать никогда и никому не рассказывать о том, что он видел. И он поклялся своей жизнью, что будет молчать. Но конечно, гадал, почему это так.
И вот теперь он понял. Тот молодой человек, должно быть, и был сыном Питера Смита. И он ухаживал за Энн. И никто об этом не знал, кроме Орландо. Глаза мальчика сияли, когда он думал о своем участии в таком приключении. И если по какой-то причине Энн чувствовала, что должна обманывать отца, так об этом Орландо не думал ни секунды.
Лоуренс откашлялся. Выглядел он серьезным. Если между Мартином Уолшем и его старшим сыном и существовали какие-то разногласия, то оба старались скрыть это от Энн и Орландо, в особенности после смерти их матери. И Лоуренс уважительно дал понять отцу, что хотел бы поговорить с ним наедине.
— А мы уверены, какую веру исповедует та семья? — осторожно спросил он, поскольку они затрагивали опасную тему.
Если Реформация, как серия землетрясений, проложила глубокие трещины по всей Европе, то в Ирландии поначалу трясло едва заметно. Король Генрих закрыл несколько монастырей и раздал их земли. Потом были разные грубые святотатственные действия, вроде сожжения святых реликвий в Дублине и утраты посоха святого Патрика. Но правление Эдуарда, короля-мальчика, во время которого и произошла протестантская революция в Англии, оказалось таким коротким, что у протестантов не нашлось времени для каких-то серьезных действий за морем, в Ирландии, а потом королева Мария вернула отцовское королевство Риму. В Англии ее звали Марией Кровавой, но ее стоило и пожалеть. Гордая, царственная, она видела, как отвергли и унизили ее мать. Не стоило удивляться тому, что она была яростно предана своему католическому наследию. И осознавала ли она вообще отвращение своих английских подданных, ценивших островную независимость, когда выходила замуж за кузена, Филиппа II Испанского? Но, оставшись бездетной, брошенная Филиппом, Мария вскоре умерла, а англичане велели ее испанскому муженьку больше к ним не соваться. Однако в Ирландии правление Марии оказалось достаточно спокойным. Монастырские земли, розданные Генрихом, не вернулись, правда, Церкви: ирландские джентльмены-католики не были настолько набожными, чтобы отказаться от того, что упало им в руки. Но в духовном плане правление Марии было возвращением к нормальной жизни.
И только во время долгого правления Елизаветы в Ирландии вновь начались религиозные проблемы. Но за это вряд ли можно было винить саму королеву.
Лозунгом королевы Бесс всегда был компромисс. Решено было, что должна существовать Общенациональная церковь, иначе возник бы беспорядок. Но Английская церковь, как представляла ее себе Елизавета, выглядела весьма умной смесью, которая, как все надеялись, удовлетворит и умеренных католиков, и протестантов. Послание королевы к подданным было предельно ясным: «Если внешне вы будете подчиняться правилам, верьте в душе во что хотите».
Но история была против Елизаветы. Вся Европа уже разделялась на вооруженные религиозные лагеря. Католики были полны решимости сражаться с еретиками-протестантами. Король Филипп Испанский, потерпев неудачу со своей кузиной Марией, предложил даже руку Елизавете, чтобы сохранить Англию для своего рода и для католицизма. Но подданные Елизаветы уже приняли протестантство, а некоторые даже стали пуританами, и когда в 1572 году французская королевская семья организовала массовую резню протестантов в ночь святого Варфоломея, когда были убиты тысячи ни в чем не повинных женщин и детей, католикам в Англии досталось не на шутку. Но самый сильный удар по надеждам Елизаветы на компромисс нанес сам Рим.
— Папа римский отлучил королеву от Церкви.
С этой новостью однажды явился домой дед Мартина Уолша Ричард.
Это было одно из событий раннего детства, которые Мартин запомнил.
— Ох, как бы мне хотелось, — не раз и не два повторял потом дед, — чтобы он этого не делал!
Католики больше не обязаны были хранить верность королеве. И вскоре государственный совет, боясь, что католики могут оказаться предателями, начал их преследование. Прибывших с континента священников арестовали как шпионов и мятежников. Кого-то из них казнили. А когда Филипп Испанский наконец отправил свою могучую Армаду за море, чтобы завоевать остров еретиков, — и мог бы преуспеть, если бы сильный шторм не разбросал его галеоны вдоль побережья, — большинство англичан пришли к самому простому выводу: католики — это враги.
Кроме, пожалуй, Ирландии.
— Во времена моего отца, — вспоминала иногда королева Елизавета, — иезуиты явились к О’Нейлам, чтобы защитить какого-то изменника, так О’Нейлы просто прогнали их.
А когда невезучие галеоны испанской Армады были выброшены на берег, граф Тирон безжалостно перерезал всю их команду просто для того, чтобы показать английской королеве: коренным ирландским лордам можно доверять. В Англии поняли: католическая вера как таковая вовсе не обязательно приводит ирландских вождей к конфликтам с короной. Что до старинных семей англичан, гордых своей преданностью, то почти все джентри и большинство торговцев были по-тихому католиками, и королева вместе с государственным советом пыталась найти равновесие.
Если Ричард Уолш не желал отвергать Рим ради Церкви Елизаветы — Церкви Ирландии, если ей угодно, — то он все же мог сказать с кривой улыбкой: «Они так старательно следуют правильному внешнему виду, что почти начинаешь задумываться, а католики ли они вообще?» Тот, кто не посещал службы, должен был платить штраф, но эти штрафы не всегда удавалось получить. Даже католических священников, если они не доставляли хлопот, оставляли в покое. Но куда более серьезным и более оскорбительным было то, что католикам запрещалось занимать официальные должности.
— Но они же не могут на самом деле применять это правило, — любил напомнить Ричард. — Чаще всего единственный местный джентльмен, который годится для службы в магистрате, как раз католик!
