А теперь от шотландцев требовали так называемой Клятвы Отречения. Приносивший эту клятву должен был отречься, то есть не признавать Ковенант и отдать свою преданность королю Карлу. Дойл предполагал, что этого потребуют от видных людей и от глав семей. Но ему следовало лучше знать Уэнтуорта.
— Полностью и до конца — вот мой девиз! — заявил тот.
И они заглядывали в каждый дом, на каждую ферму, на каждое поле и в каждый амбар.
— Там, где есть шотландец, будь он хоть последним нищим, — было сказано чиновникам, — если ему стукнуло шестнадцать, он должен дать клятву.
Именно так и поступала комиссия. Большинство шотландцев жили в восточной, прибрежной части Ульстера, но представители короля добирались туда, куда им было нужно. В каждом районе они разбивались на небольшие группы, но в сопровождении солдат, и просто шли от двери к двери. Любой шотландец, хоть местный житель, хоть гость, вынужден был давать клятву. Дойл сам выслушал ее от сотен человек, протягивая им небольшую потрепанную Библию.
Шотландцам это не нравилось. Черная Клятва — так они это называли. Но выбора у них не было. Через три недели Дойла поблагодарили и позволили вернуться домой. И он несколько дней в одиночестве путешествовал по провинции, прежде чем отправился назад.
По дороге домой, проезжая через Фингал, он свернул в сторону, чтобы переночевать у своего кузена Орландо.
Он с наслаждением поужинал с Орландо и его женой, а потом Мэри оставила мужчин наедине. Орландо очень хотел узнать о действиях комиссии, а Дойл в равной мере хотел поделиться мыслями с умным адвокатом-католиком. Орландо спрашивал: хотят шотландцы в Ульстере также образовать Ковенант или собираются переправиться через море и там присоединиться к своим?
— Когда вы туда отправились, в Дублине многие были напуганы как никогда прежде, — объяснил он.
— Не думаю, что там есть какая-то опасность, — ответил Дойл. — Конечно, сообщение через пролив между Ульстером и Шотландией существует. И всегда существовало. Но положение здесь и там совершенно разное. В Ульстере шотландские пресвитерианцы в меньшинстве. Им приходится вести себя тихо, хотя, без сомнения, они хотели бы помочь Шотландии, если бы могли, и они с восторгом наблюдали, как там унизили короля Карла.
— Я пытаюсь вообразить огромную общину докторов Пинчеров, — с улыбкой сказал Орландо.
— Знаешь, они весьма честны, горды и трудолюбивы. А кое в ком я заметил некоторый мрачный юмор, несмотря на обстоятельства. По правде говоря, Орландо, они мне понравились куда больше, чем доктор Пинчер. — Он немного помолчал, размышляя. — И еще в них есть некая сила, которой нет у доктора Пинчера и которая очень меня пугает.
— Пугает сильнее, чем доктор Пинчер?
— Да. Как я на все это смотрю? Пинчер тверд в своей религии. Мне может не нравиться его вера, и ты, католик, должен ее презирать. Но я не сомневаюсь в его искренности. Он верит страстно. А они не столь суровы. Но они не просто верят. Они знают. — Дойл пожал плечами и сухо улыбнулся. — А ты ведь не можешь на самом деле спорить с человеком, который знает.
— Но я тоже знаю, кузен Дойл. Я католик, и я знаю, что моя Церковь — истинная, что это вселенский голос всего христианского мира.
— Да, это так, и все же не совсем так. У тебя есть не только апостольская преемственность, но и полтора тысячелетия традиции, на которую ты опираешься. Католические святые не раз показывали себя. Католические философы усердно доказывали свою правоту, а Церковь время от времени проводит реформы внутри себя. Католическая церковь огромна, она древняя и мудрая и может судить на основе этого. В ней есть место для всего человеческого, гуманного, и она проявляет гибкость во многом, демонстрирует добрую волю… — Дойл помолчал, усмехаясь. — По крайней мере, на это следует надеяться.
— Ладно, давай вернемся к прежнему, — суховато произнес Орландо. — Ты увидел в шотландцах нечто злобное?
— Нет. Хотя люди могли бы озлобиться, когда с ними вот так обращаются. Они не злобны, они уверены. Они знают. Вот и все, что я могу тебе сказать.
— Ну, мы хотя бы должны быть благодарны за то, что там держится мир.
Дойл задумчиво кивнул, прежде чем продолжить, поскольку на уме у него было другое. Именно поэтому он и завернул к своему кузену-католику.
— Там есть еще кое-что, Орландо. То, что я увидел в Ульстере, встревожило меня куда сильнее. И это вообще не касается шотландцев.
Дойл замечал это несколько раз во время работы в комиссии. Но потом, когда до возвращения домой он побывал еще и в других местах, задумался куда глубже. Ему нетрудно было встретиться со многими важными людьми в Ульстере. Англичане знали Дойла как человека, достойного доверия, а ирландцам было известно о его связях с католическими семьями. Одни держались с ним с вежливой осторожностью, другие — более откровенно. Ничего определенного, конечно, не было сказано, однако Дойл получил вполне ясное представление.
— Что меня всерьез беспокоит, — продолжил он, — так это то, как все последние события влияют на ирландцев. — Он увидел, как Орландо слегка вскинул брови в молчаливом вопросе. — Я говорю о самых что ни на есть благонамеренных ирландцах, о землевладельцах вроде сэра Фелима О’Нейла, лорда Магуайра и прочих. Это потомки древних принцев Ирландии, люди, которые после Бегства графов видели, как английское правительство отобрало бóльшую часть их земель и земли их друзей. Но они более или менее примирились с новым режимом. Они заседают в ирландском парламенте. Они сохраняют свое достоинство и отчасти свое древнее положение. Я разговаривал с некоторыми из этих людей, Орландо, и наблюдал за ними.
— И что ты думаешь?
— Думаю, они выжидают. Присматриваются и выжидают. Они понимают, что Уэнтуорт весьма силен, а король Карл слаб. Шотландцы с их Ковенантом доказали это. И в равной мере важно то, что они видят, как протестанты теперь ссорятся между собой.
— И какой из этого можно сделать вывод?
— Я вижу два вывода. Первый и менее опасный: они используют слабость короля, чтобы добиться больше уступок для себя. Ведь и в самом деле, они просто в восторге от бунта пресвитерианцев в Шотландии, потому что это заставит короля еще сильнее нуждаться в преданных ему католиках.
— А второй?
— Второй пугает намного сильнее. Они могут спросить себя: а почему бы нам не создать собственный Ковенант, католический? Король настолько слаб, что, скорее всего, не сможет этому помешать.
— Этому может помешать Уэнтуорт.
— Возможно. Но однажды…
— Однажды Уэнтуорта здесь не станет. — Орландо кивнул. — И ты, наверное, гадаешь, нет ли у меня каких-то сведений. — Он улыбнулся. — Как у католика, да. У преданного католика.
— В общем, да.
Именно это Дойл и думал. Он внимательно смотрел на кузена. Орландо вздохнул:
— Что до первого — насчет давления на короля ради того, чтобы он признал преданность католиков… Ну, я постоянно твержу об этом. И найдется немало ирландских джентльменов, которые, я уверен, просто ради покоя и порядка присоединились бы ко мне. И мы можем только порадоваться, если шотландцы вынудят его к этому. Что до последнего — а это ведь было по эффекту чем-то вроде бунта Тирона — могу сказать, положа руку на сердце, что ничего такого не слышал. Такие надежды могут существовать, где-то в будущем, но пока ничего такого не говорят. А если бы я услышал подобные разговоры, не сомневайся, выступил бы против. Старые англичане должны хранить верность королю. Мы для того и созданы.
