В последние годы Пинчер не оставлял эту землю без внимания. С тех самых пор, как его выпустили из тюрьмы, он раз в год отправлялся на юг, когда погода выпадала хорошей, и проверял, как идут дела на юге Ленстера, и, конечно, навещал свой приход в Манстере, где обычно читал проповедь и занимался счетами. В целом доходы были вполне приличными, и доктор мог даже немного увеличить жалованье викарию. Но пока что в Ленстере была вырублена только часть леса.
Аренда доктора была абсолютно законной. Договор подписан и скреплен печатью на годы вперед. Конечно, плата была невероятно низкой, но законной. И доктору даже на миг не приходило на ум, что его законные владения могут стать интересными грубому и примитивному Уэнтуорту. Он хочет меня раздавить, думал Пинчер, и только что сообщил об этом. А если Уэнтуорт преуспеет и Пинчер потеряет свой доход, то что будет в итоге? Уэнтуорт получит больше денег, чтобы тратить их на свои проклятые свечи, золотые алтарные покровы и папистские обряды в соборе Христа, с горечью думал доктор. Он был настолько расстроен, что даже не в силах оказался пройти мимо собора Христа, а вместо этого повернул к Деревянной набережной. По крайней мере, одно было совершенно ясно, решил доктор. Прежде чем Уэнтуорт отберет у меня все, я обстригу то место догола.
В общем, он пребывал в расстроенных чувствах, когда, дойдя до своего жилища, увидел Джереми Тайди и его сына Фэйтфула, терпеливо ожидавших его.
Разумеется, Тайди не был виноват в том, что доктор Пинчер без особого энтузиазма выслушал его просьбу. Церковный сторож вряд ли мог бы лучше изложить свое дело. Начал он весьма скромно. Все эти годы доктор с уважением относился к нему и его жене, хотя они всего лишь простые люди. Но преданные, тихо добавил Тайди. И с этим Пинчер согласился, слегка наклонив голову. И именно благодаря восхищению перед ученым доктором молодой Фэйтфул не только стал строгим последователем кальвинистской доктрины, но и получил образование. И вообще-то, даже весьма превзошел многих в занятиях. Пинчер знал, что мальчика отправляли в одну из маленьких протестантских школ в Дублине, но его успехами не интересовался.
И вот теперь, похоже, Тайди желал, чтобы его сын сделал величайший в своей жизни шаг и поступил в Тринити-колледж в качестве студента. Его отец был готов понести любые связанные с этим расходы, хотя, естественно, для человека вроде него это стало бы настоящим самопожертвованием. Но Тайди подумал, что доктор Пинчер может увидеть в том некоторое неуважение, если в таком деле сначала не посоветуются с ним. И Тайди надеялся, что, возможно, ученый доктор даже как-то поддержит кандидатуру Фэйтфула.
Такого рода просьбы веками практиковались в Оксфорде и Кембридже. Сыновья преуспевших йоменов и торговцев, скромных ремесленников и крестьян, приходили в прославленные колледжи и поднимались с помощью Церкви или закона до больших высот. И сами преподаватели колледжей могли в свое время быть бедными студентами. И хотя Тринити-колледж изначально задумывался как учебное заведение для сыновей новых поселенцев-протестантов, которые называли себя джентльменами, там было немало и более скромных молодых людей. И почему в таком случае, думал церковный служка, доктор Пинчер так хмуро его слушает?
Отчасти, конечно, Пинчер хмурился, потому что продолжал злиться на Уэнтуорта. Но сейчас, глядя теперь на Тайди, он чувствовал и некоторую обиду. Тайди мог оплакивать перемены в соборе Христа, но оставался на своем теплом месте, а он, доктор Симеон Пинчер, был оттуда изгнан. Тайди, без сомнения, продолжал наслаждаться всеми доходами от своей службы, и эти доходы позволяли ему отправить сына в университет. А теперь он еще и просил замолвить словечко за своего отпрыска. Фэйтфул Тайди пришел бы в Тринити-колледж при покровительстве Пинчера, то есть случилось бы то, что доктору не удалось в отношении родного племянника Барнаби. Это не на шутку раздражало.
Доктор повернулся к юноше:
— Ты хорошо учился?
— Да, сэр.
— Хм…
Так ли это? Пинчер вдруг заговорил на латыни, спросив, читал ли молодой человек Цезаря.
К удивлению доктора, юноша с готовностью ответил на том же языке, дав полный ответ и закончив цитатой из трудов великого римлянина. Пинчер задал еще несколько вопросов. На все юноша с блеском ответил на латыни. Пинчер уставился на Фэйтфула и обнаружил, что его точно так же внимательно изучают, уважительно, но проницательно. Светлые, широко расставленные глаза спокойно смотрели на доктора.
Доктор был потрясен, однако не показал этого. Есть ли у юноши рекомендации из его школы? Тайди подал ему письмо, которое Пинчер, не прочитав, бросил на стол. Как ни был он раздражен, он уже решил помочь молодому человеку просто ради его доброй матери, если не ради чего-то другого. Но он не собирался вот так сразу дать понять этим людям, что его легко растрогать, а потому продолжал смотреть строго, почти хмуро. И именно этот его взгляд заставил Джереми Тайди выложить последнюю карту:
— Я бы не стал вас беспокоить, ваша честь, если бы вы не были всегда так добры к нам, а ведь вы такой большой ученый из самого Кембриджа!
Из Кембриджа. И этот странный раболепный тон… Пинчер невольно поморщился.
— Посмотрим, Тайди, что тут можно сделать, — произнес Пинчер более мягким тоном и махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
Отец и сын Тайди прошли около сотни ярдов, когда Фэйтфул повернулся к отцу.
— А что там такое с Кембриджем? — спросил он.
— А-а… — Старший Тайди улыбнулся. — Ты заметил?
— Как только ты заговорил о Кембридже, его словно укусили.
— Это мое тайное оружие, можно сказать. Я давно это заметил. Наверное, он что-то такое натворил в Кембридже, о чем лучше никому не знать. Но он думает, что мне все известно. И нервничает. Таким образом я даю ему понять, что готов позаботиться о нем, если он позаботится обо мне.
— Но что там произошло?
— В чем его секрет? Понятия не имею.
— А разве тебе не хочется узнать?
— Мне это знать незачем. И даже лучше не знать. Меня касается лишь одно: когда я упоминаю о Кембридже, он делает то, что мне нужно.
Фэйтфул молча переварил эту порцию житейской мудрости.
Когда они подошли к собору Христа, отец велел Фэйтфулу зайти с ним в собор. Больше там никого не было. Собор был в их распоряжении, и Тайди повел сына туда, где висела длинная веревка, привязанная к колоколу, скрытому далеко в вышине; колокол сзывал прихожан на молитву. Тайди остановился около веревки и внимательно посмотрел на сына.
Джереми Тайди готовил свою маленькую лекцию много лет. И теперь пришло время произнести ее.
— Видишь этот канат, Фэйтфул? — (Сын кивнул.) — И что это такое? — продолжил его отец. — Просто кусок веревки. И все. Ничего больше. Человек может на ней повеситься, а может по ней взобраться куда-нибудь. Что до меня, сын мой, я сделал свою жизнь, дергая за нее. — Он немного помолчал и покачал головой, изумляясь странной простоте предмета перед ним. — Да, дергая за эту веревку, Фэйтфул, я заработал право жить на территории этого собора. А что дает нам это право?
