— Но я не отдам мой «уэбли»!
— Спрячь его где-нибудь здесь, вот и все.
Кейтлин вернулась через полчаса. Увидев ее, Вилли одобрительно кивнул. Когда Кейтлин спросила, что от нее нужно, он коротко ответил:
— Увидишь.
Группы начали расходиться в одиннадцать часов. Кейтлин наблюдала за тем, как они маршировали по улице. Поскольку были пасхальные каникулы, вокруг почти никого не было. А шествия волонтеров все и раньше видели. Случайные прохожие, скорее всего, решили, что это нечто вроде пасхального парада. И никто не проявил к ним особого интереса.
Часом позже, к огромному изумлению публики, оратор Пирс появился перед главпочтамтом и объявил о создании Ирландской Республики.
Эту неделю невозможно было забыть. Кейтлин очень быстро поняла причину, по которой Вилли просил ее переодеться. В течение дня по всему центру города возникли заграждения и баррикады. Главный почтамт и здание четырех судов подверглись особо сильному обстрелу. На крышах засели снайперы. Все больше и больше британских солдат подходило к городу, чтобы окружить центр Дублина. Позже на той же неделе по Лиффи подошла канонерка и начала обстреливать позиции повстанцев. А Кейтлин оказалась весьма полезной, потому что могла доставлять в разные места послания, не вызывая подозрений.
Она быстро сообразила, что пришло время воспользоваться всем тем актерским талантом, каким она обладала. И постаралась как могла. К собственному удивлению, Кейтлин поняла, что может без труда входить и выходить из здания почтамта. Женщины там занимались кухней и организовали госпиталь. А Кейтлин, осторожно выбирая маршрут, добиралась до здания четырех судов. Хотя с течением времени это становилось все труднее, она переходила по мосту через Лиффи и добиралась до Сент-Стивенс-Грин, где женщины организовали еще один госпиталь для раненых, а потом до Сити-Холла и дальше. Кейтлин с гордостью обнаружила, что в большинстве укрепленных позиций повстанцев женщины скоро сменили мужчин в качестве снайперов. Когда ее послали на фабрику «Якобс», она нашла там Риту, пребывавшую в веселом возбуждении.
— Они меня выгнали, вот я и захватила их предприятие! — заявила она. — И мы слопаем все их бисквиты до того, как уйдем отсюда!
И только на мельнице Боланда женщин не было. Командовал там высокий ирландец из Америки, лет тридцати с небольшим, с худым лицом и странным испанским именем де Валера. Он откровенно сказал Кейтлин:
— Я не хочу иметь женщин в своей команде.
— Думаешь, мы можем разбежаться от страха? — резко спросила Кейтлин.
— Да ничего подобного! — Он рассмеялся. — Женщины уж слишком храбры. Они так рискуют, что я не могу с ними справиться. — Он написал записку на клочке бумаги и попросил Кейтлин доставить ее на почтамт. — А что ты будешь делать с запиской, если тебя схватят солдаты? — спросил он.
— Съем ее, — спокойно ответила Кейтлин.
Но солдаты ни разу не остановили ее. Зато снайперы несколько раз чуть не подстрелили. Впрочем, поскольку жители Дублина никогда не могли устоять перед соблазном посмотреть, что там происходит, Кейтлин видела, как многих из них зацепили пули снайперов или просто случайные выстрелы. Но она уже прекрасно знала, где находятся самые опасные перекрестки и углы. Самым гениальным ее ходом стало то, что она спокойно подъезжала на велосипеде к английским солдатам и просила их помочь ей пройти дальше. Она всегда находила причину. То ей нужно было повидать своего профессора в школе искусств, то забрать в театре рукопись пьесы, то навестить двоюродную бабушку.
Один раз она даже аккуратно сняла с велосипеда цепь и стала умолять солдат поставить ее на место. Иногда, конечно, они отказывались ее пропускать, и тогда приходилось искать обходной путь. Но гораздо чаще они воспринимали хорошенькую девушку с грамотной речью, в дорогой одежде и со сверкающими зелеными глазами как безобидную аристократку, а потому пропускали ее, советуя быть поосторожнее.
И солдаты поступали так вовсе не от глупости. В конце концов, волонтеры ведь забаррикадировались в захваченных ими зданиях. А их женщины занимались уходом за ранеными, когда не стреляли из окон, но почти все они были одеты в ту или иную форму. И, кроме того, большинство жителей Дублина не только были захвачены врасплох начавшимся восстанием, но и не желали иметь к нему никакого отношения.
Кейтлин часто слышала их замечания. Какой смысл во всей этой суете, говорили люди, когда им уже обещали независимость? Лавочники и деловые люди были недовольны разрушениями в городе, в особенности после того, как канонерка начала обстреливать позиции бунтовщиков.
— Саквилль-стрит, — жаловался Кейтлин какой-то бакалейщик, — просто превращается в развалины! И кто за все это заплатит? Придется-то платить нам! Уж в этом не сомневайтесь!
Не раз и не два, проходя через Либертис в конце этой недели, Кейтлин слышала яростные жалобы матерей-католичек, потому что из-за беспорядков они перестали получать конверты с жалованьем от сыновей в британской армии.
Но почему-то это отсутствие симпатии заставляло Кейтлин еще сильнее восхищаться повстанцами. Их храбрость, их поступки были достойны восхищения. И если Вилли был прав, то они делали необходимое дело. Эти люди в зданиях, окруженных британскими солдатами, были ее соотечественниками и друзьями. Ей ужасно хотелось поговорить обо всем этом с Вилли О’Бирном. Но она его не видела с понедельника. Кейтлин была уверена, что он находится в здании четырех судов.
Ночью в понедельник она ночевала на почтамте. Вечером во вторник вернулась на ночь домой и там нашла весьма настойчивую записку от Шеридана Смита, желавшего знать, куда она пропала. На рассвете следующего дня Кейтлин опустила в его почтовый ящик ответ, сообщая, что с ней все в порядке, просто она очень занята, но через несколько дней навестит его. Он мог, конечно, и не поверить ей, но она, по крайней мере, ответила, и Шеридан знал теперь, что она жива. Следующую ночь Кейтлин провела на кондитерской фабрике с Ритой. К четвергу уже стало понятно, что почтамт долго не удержать. Часть женщин оттуда отправили по домам. Утром в пятницу бóльшая часть территории вокруг была охвачена пожаром, и сам почтамт тоже загорелся.
Для Кейтлин восстание закончилось днем в пятницу. Всю предыдущую ночь она была на ногах и ушла домой отдохнуть. Когда она вошла в дом на Фицуильям-сквер, ей показалось, что там что-то неладно. Горничная странно посмотрела на нее. Обернувшись, Кейтлин обнаружила, что между ней и дверью стоит Шеридан Смит. И вид у него чрезвычайно мрачный.
— Ты больше не выйдешь из дому, — тихо произнес он. — Если понадобится, я применю силу.
Кейтлин промолчала, просто пошла наверх, в свою комнату. Дверь в нее была открыта. На полу лежал чемоданчик, в который в понедельник она спрятала свою форму. Теперь он был пуст.
— Я сжег ее, — сообщил Шеридан. — Кстати, твоя мать возвращается.
Кейтлин опять не произнесла ни слова. Просто не было смысла. И в любом случае ей нужно было поспать. Она хотела закрыть дверь, но Шеридан покачал головой.
