Шеридан с Кейтлин направились к выходу, но дошли лишь до середины коридора, ведущего к двери за сцену, когда к ним ринулась какая-то женщина властного вида, в меховой шубке и большой фетровой шляпе с широкими полями.
— Стойте! — крикнула она. — Хочу на вас посмотреть. — Она кивнула. — Шеридан…
— Я думал, вы в Париже, — сказал он.
— Я уже два дня в Дублине. Никто не знает, что я здесь. — Она уставилась на Кейтлин. — И кто это прекрасное дитя?
— Графиня Кейтлин Бирн, — тихо ответил Шеридан. — А это мисс Гонн, — представил он даму девочке и отступил на полшага, поскольку прекрасно знал: пока эта леди не остановится сама, ее не остановить.
— Милое мое дитя, у тебя самые прекрасные в мире глаза! — воскликнула леди. — Я так понимаю, тебе хочется на сцену.
А Шеридан уже не в первый раз подумал о том, как Мод Гонн сумела достичь своего удивительного положения. Она родилась в Англии и была дочерью британского офицера, но полностью изменила себя. Отец оставил ей некоторые средства, и в основном она жила в Париже. Много лет она была любовницей одного французского журналиста и родила от него двоих детей. Но ничто не мешало Йейтсу желать жениться на ней или дать ей роль в пьесе — роль ирландской героини.
Однако она вышла замуж не за Йейтса, а за ирландского патриота, хотя этот брак и оказался непродолжительным. Теперь мисс Гонн выпускала во Франции ирландскую газету и время от времени появлялась в Дублине.
И каждый раз, когда она приезжала, Шеридану казалось, что ее визит напоминает кавалерийскую атаку.
Тот факт, что Кейтлин — графиня, должен был сразу заинтересовать мисс Гонн, и Шеридан прекрасно это знал. Мод Гонн, с ее большими, широко раскрытыми глазами и волевым подбородком, являла собой картину своевольной леди из общества. И Шеридан думал, что именно это привлекло Йейтса. А теперь она расспрашивала Кейтлин, и, конечно, ей не понадобилось много времени, чтобы понять, чего хочется девочке. Мод Гонн была очарована.
— Это прекрасно! — заявила она. — Просто прекрасно! Настоящая знатная ирландка, вернувшаяся в свою страну. И она говорит на языке своих предков! Моя дорогая малышка, ты должна присоединиться к нам. «Inghinidhe na hEireann» просто создано для тебя!
«Inghinidhe na hEireann», или «Дочери Ирландии». Именно Мод Гонн основала это движение, когда националисты не захотели принять ее в свои ряды просто потому, что она была женщиной. Движение было направлено на борьбу с пагубным влиянием Англии на ирландскую культуру, и оно уже многого добилось. «Дочери Ирландии» не только учили детей бедняков ирландскому языку, но и твердили ирландским девушкам, что они не должны дружить с английскими солдатами, и постоянно распространяли листовки, предупреждавшие девушек об опасности рождения незаконных детей. Чтобы присоединиться к этому союзу, нужно было быть ирландкой по рождению.
— Просто удивительно, — как-то раз заметил Шеридан, — что Мод Гонн посвятила свою жизнь борьбе со множеством вещей, которые сама же и представляет!
Некоторые из лидеров движения даже взяли себе новые, ирландские имена, под которыми их теперь и знали в организации. И саму Мод знали как Маева.
— Вот… — Мод достала что-то из кармана шубки. Это оказалась круглая брошь в форме древнего ирландского торка. — Это значок, который носят «Дочери Ирландии». Он твой. Подарок. Ты будешь его носить, когда станешь постарше. — Мод улыбнулась, но при этом внимательно заглянула в глаза Кейтлин. — Тебе предстоит не просто сыграть великую роль на нашей сцене, дитя. С твоими глазами и твоими волосами ты станешь сенсацией. Но главная твоя роль впереди, это роль в жизни твоей страны… — Мод немного помолчала, потом снова пугающе уставилась на девочку. — Никогда не забывай этого, Кейтлин. Ты рождена для этого. Это твоя судьба.
С этими словами она умчалась, Кейтлин зачарованно смотрела ей вслед, а Шеридан подумал, не окажется ли их визит в Театр Аббатства чем-то гораздо бóльшим, чем предполагалось.
С годами отец Брендан Макгоуэн не сократил свои прогулки по городу. Он стал лучшим навигатором. Когда он шел на запад по Мэри-стрит, то поворачивался спиной к восточному ветру, и тот мягко подталкивал его вперед, не лишая равновесия. Он уже благополучно продвинулся вперед на пару узлов, когда заметил Вилли О’Бирна, направлявшегося в его сторону. Рядом с Вилли шла молодая женщина. При виде юноши священник нахмурился.
Он не знал толком, какие чувства испытывает к Вилли. Конечно, он был рад помочь ему встать на правильный путь. И Шеридан Смит явно был доволен молодым человеком. У Вилли теперь была своя, так сказать, территория, с которой он и добывал объявления, причем весьма успешно. И людям он вроде бы нравился. Он обзавелся собственным жильем где-то рядом с Маунтджой-сквер, как слышал отец Брендан. Пока все вроде бы шло хорошо. И священник даже ничего не имел против того, что Вилли проводил много времени в книжной лавке его антиклерикального брата. Вилли, наверное, и не догадывался, что священник все знает о его делах. А отец Макгоуэн лишь надеялся, что это не отвратит юношу от веры, хотя он давно знал по собственному опыту, что даже когда люди отворачивались от Церкви, все равно любой жизненный кризис чаще всего возвращал их обратно.
Нет, его недовольство Вилли было куда более приземленным, практичным. Доброму священнику казалось, что он стал замечать в Вилли признаки черствости.
Насторожило его одно событие: история, которую он услышал из другого источника. Вскоре после того, как Вилли перебрался в собственное жилье, его дядя умер. Похоже, в последнее время между дядей и племянником возникли какие-то трения, хотя Вилли еще продолжал жить в доме дяди. Вилли говорил что-то такое о политике, что его дяде не нравилось. И скорее всего, именно это несогласие и вынудило Вилли к переезду. Но в целом в семье не случилось серьезного раскола, насколько знал отец Брендан. Но когда дядя умер, Вилли даже не потрудился прийти на похороны или поминки. Он вообще не навещал родных. И, судя по всему, его тетю это очень огорчало.
Встретившись с Вилли через несколько недель после похорон, священник попытался расспросить обо всем молодого человека. Наверное, предположил он, Вилли поступил не очень по-родственному. Вилли не рассердился, но явно был озадачен.
— Да он никогда мне по-настоящему не нравился, — сказал он.
— Что ж, такое бывает. Но разве тебе не следовало подумать о чувствах твоей тети и твоих кузин?
— Девчонкам наплевать. Я не вижу, что тут плохого с моей стороны. — Он пожал плечами. — Он не был таким уж хорошим человеком.
— Но не тебе об этом судить. Ты разве не понимаешь, что твои поступки жестоки?
Но отцу Брендану показалось, что Вилли вообще на все плевать.
Он с радостью узнал в молодой женщине, шедшей с Вилли, одну из трех дочерей его тетушки. Возможно, молодой человек в чем-то становится лучше. В ответ на приветствие священника и на его обычный вопрос о том, как идут дела, Вилли сообщил, что водил кузину посмотреть на движущиеся картины в маленький театр, который недавно открылся специально для этого.
