— В общем нет. И я бы предсказал совсем другое будущее. — Шеридан немного подумал. — Прежде всего, святой отец, в ваших рассуждениях есть некая слабость. Редмонд может поддерживать выгодное соотношение сил в палате общин и добиться принятия неких законов. Но такое и раньше бывало, вспомните акт о самоуправлении Гладстона. Но есть еще палата лордов, и я подозреваю, они будут тормозить такие законы вплоть до Судного дня. — Он посмотрел на своих гостей. — Но это все равно не имеет значения, потому что нынешняя политика Британии в отношении Ирландии, похоже, сработает.
Несколько лет назад, когда британцы забрали местную власть из рук сквайров-протестантов и ловко передали ее в основном католикам — торговцам, ремесленникам, юристам, — землевладельцы соответственно утратили силу, напомнил всем Шеридан. А в этом августе появился новый, улучшенный Земельный акт.
— И если вы внимательно вчитаетесь в его статьи и термины, что вы увидите? Нечто необычное. Британское правительство весьма эффективно выкупает власть у протестантов. Еще лет десять, и с господством протестантов будет покончено. Полностью. Ирландия станет страной фермеров-католиков. И мне кажется, что Редмонд и его люди будут все так же добиваться самоуправления. Но если им это и не удастся, сомневаюсь, что в Ирландии найдется достаточно много желающих поднимать шум.
Шеридан Смит высказался. И выглядел явно довольным самим собой. Граф задумчиво кивнул. Его взгляд блуждал по сторонам. Потом остановился на Вилли.
— А вот интересно, что думает этот молодой человек? — добродушно спросил он.
Вилли почувствовал, что бледнеет.
Все теперь смотрели на него. И каких слов от него ждали? А вдруг он кого-нибудь обидит и потеряет все свои шансы? Вилли огляделся. Гогарти с любопытством наблюдал за ним. Чтоб ему!.. Сам-то он, конечно, обязательно скажет что-нибудь умное. Вилли бросил взгляд на отца Макгоуэна, и священник ободряюще улыбнулся ему. На что он его поощрял, черт побери?! Вилли глубоко вдохнул:
— Мой отец — арендатор. И все, чего он хочет, так это купить свою землю. — Вилли немного помолчал. Все кивнули. Ну ладно, пока все в порядке. Ему можно теперь и помолчать. Но тут же на память пришли его отец и миссис Бадж. Потом он подумал о своей матери и ее возмущении. Он сказал сейчас правду, но не всю. Знал ли об этом отец Макгоуэн? Может быть, он ожидал чего-то еще? А все вокруг, словно ощущая его колебания, молчали. Вилли уставился в стол, а потом — уж точно он проявил себя дураком — позволил высказаться своей совести. — Но правда в том, что ни он, ни моя мать не будут по-настоящему счастливы, пока последний протестант-англичанин не уйдет из Ирландии и Ирландия не станет свободной.
Ох! Он это сказал. Все как будто нервно вздохнули. Не погубил ли он себя только что? Ну, он наверняка высказался наперекор газетчику, а может, и рассердил его, а тот ведь мог дать ему работу. В общем, он проиграл еще до того, как открыл рот. Подписал себе приговор.
Граф, ничего не знавший о таких мирских делах, казался довольным. Гогарти, разбиравшийся во всем лучше, бодро вмешался.
— Он абсолютно прав, конечно! — воскликнул Гогарти. — Я и сам говорил то же самое. Но знаете, чего я боюсь больше всего в случае завоевания независимости?
— Не знаем, — улыбнулся Шеридан Смит, — но видим, что вы собираетесь нам это сказать.
— Я боюсь жуткой леди Грегори! — с чувством произнес Гогарти.
Все засмеялись.
— Это нечестно, Гогарти, — произнес Шеридан Смит. — Даже грубовато.
Но Вилли не было смешно. Он понимал, что Гогарти сказал это наполовину в шутку, вот только эта шутка его оскорбила.
Леди Грегори, вдова лендлорда из Голуэя, оставшись без мужа, принялась учить ирландский язык.
И она была в том не одинока. В последнее время возникло целое движение, прославлявшее богатое кельтское наследие Ирландии. Сами связанные с этим образы — великолепные древние иллюстрированные книги, гэльские кресты и артефакты с повторяющимися орнаментами — вызывали восхищение. Но что до слов, тут дело обстояло хуже. Ирландский язык был не слишком простым для изучения, если вы не владели им с рождения. Он в основном был распространен на западе, но массовые переселения и переезды в связи с Великим голодом изгнали его в дальние уголки Коннахта и в еще более дикие места. Многие даже думали, что он вообще исчез.
Но увлеченные люди спасли его. Йейтс, поэт, находил в нем вдохновение. Хайд, протестант, сын шотландского пастора и немки, основал Гэльскую лигу — Conradh na Gaeilge, — чтобы спасти древний язык от гибели, и теперь изо всех сил распространял его. Он даже вызвал скандал в Тринити-колледже, когда провозгласил, что его миссия — деанглизировать ирландский народ.
Но Вилли казалось, что именно леди Грегори, далекая от светских кругов, взяла на себя самую важную работу. Она не только углубилась в разговорный язык, но и стала изучать туманные и сложные обороты, которые можно было увидеть в средневековых манускриптах, да к тому же собрала всевозможные древние тексты, отыскав в них самые старые ирландские легенды и истории, которые, судя по всему, были записаны почти во времена святого Патрика. А потом перевела их на английский. Первое издание, легенды о великом воине Кухулине, вышло около года назад. Вилли дал почитать эту книгу один из приятелей, и он с жадностью проглотил ее. А вскоре должен был выйти новый сборник.
— Она вернула нас к нашим древним героям, — тихо произнес Вилли.
— Я этого и не отрицаю, — ответил Гогарти и смущенно улыбнулся. — Кстати, вы заметили, что самые большие поклонники ирландского языка носят английские имена? Йейтс, Грегори, Хайд. Но я хочу предложить вам мои наблюдения относительно леди Грегори, их у меня два. Первое касается диалекта. Она утверждает, что приведенный ею диалект принадлежит местному населению Килтартана. Возможно. Но если вы переводите на английский с сохранением ирландской грамматики, то результат выглядит неестественно. Я никогда не скажу в случае какой-то беды: «Великое горе воистину может лечь на меня». И я не могу испытывать теплых чувств к герою, который заявляет: «Не доверить же женщине то дело, которое я ныне держу в руках». Это просто ужасно. И так, страница за страницей, это становится навязчивым и тяжелым. Я вправе на это жаловаться, потому что мое собственное имя, Гогарти, безусловно, гэльское. И я не хочу, чтобы считалось, будто мои предки говорили именно так. А Йейтс, который точно так же увлечен древним ирландским, как леди Грегори, никогда не играет в такие игры. Он пишет на современном английском. Но он великий поэт.
Вилли сидел тихо. Он не знал, что тут можно сказать, но отец Макгоуэн молчать не стал.
— Справедливо в каком-то смысле, — кивнул он. — Но по вашим собственным прекрасным стихам, Гогарти, я вижу, что вам ненавистен простой скучный английский пентаметр. Английский, когда на нем говорят ирландцы, обретает особое богатство и ритмическую красоту. И тем не менее леди Грегори, при всей ее ограниченности, сослужила Ирландии прекрасную службу, так что ей следует аплодировать, а не насмехаться над ней.
