И вот наконец он услышал донесшийся сквозь туман звон колокольчика, потом звук сигнального рожка — и по улице к дому быстро подъехал на велосипеде его первый гость, на полчаса раньше назначенного срока.
Вилли О’Бирн шагал быстро. Он спешил по одному поручению, но не должен был опоздать к отцу Брендану Макгоуэну и, возможно, на встречу с собственной судьбой.
— Только не опаздывай! — сказал ему священник, знавший Вилли очень хорошо. — Потому что я не смогу тебя дожидаться.
Монтгомери-стрит. Она тянулась по запущенному склону всего в сотне ярдов от палладианского здания таможни на северном берегу Лиффи. Величественный георгианский Дублин снисходительно смотрел через реку на Тринити, а позади него шла совсем другая жизнь города. Монто — улица шлюх, улица греха и стыда. Но необходимая. Тихая, почти пустая воскресным утром. Вилли прошел по ней, потом по Эбби-стрит, затем повернул на широкую Саквилль-стрит, которая величественно тянулась от реки на север. Это опять респектабельный район. Вилли спешил дальше на юг. Через Лиффи. Он мог пройти этот маршрут с завязанными глазами.
Город, скрытый белым туманом. Как будто все испарения с гор и рек разом столкнулись с ночным дыханием человечества — с его пьянством и мечтами, с его шепотом и стонами, — и все это смешалось воедино, превратившись в сырой туман, повисший над Лиффи, застрявший над мостами, словно он не желал покидать Дублин и уплывать в открытое море.
Туман налипал на Вилли тяжелыми каплями, окутывал его. От него было не сбежать.
Вилли промчался мимо входа в Тринити-колледж. Незачем и заглядывать туда, поскольку там ему нечего делать. Потом, держась стены слева от себя, он повернул на восток, мимо Доусон-стрит, и наконец увидел закрытые ставни книжной лавки, где его ждали.
Вилли постучал в ставню, как ему было велено. Через пару мгновений дверь рядом с ним открылась, вышел священник. Волнистые седые волосы, легкая полнота, дружелюбие, целеустремленность: это и был отец Брендан Макгоуэн. Он захлопнул за собой дверь, достал из кармана маленькие серебряные часы, посмотрел на них и улыбнулся.
— Ты вовремя, — с удивлением сказал он и кивнул в сторону плотно закрытых зеленых ставней. — Книжная лавка моего брата, — сказал он. — Ты знаком с моим братом?
Вилли знал все о нем. Книжная лавка Макгоуэна была миром в себе, и там молчаливо царствовал младший брат священника. Говорили, что, если вы осмеливались дотронуться до какой-нибудь книги, он самым противным образом прикрывал один глаз и таращился на вас вторым. Люди прозвали его Циклопом. Вилли также слышал, что, если ты ему понравился, он становился вполне милым человеком.
— Нет, — ответил он.
Священник уже быстро шагал по улице.
— Нас трое братьев, видишь ли, — заметил он. — У старшего брата — ферма. Ее купил отец. В графстве Мит. — Он неопределенно махнул рукой в сторону Тары. — Я стал священником, а у младшего брата — книжный магазинчик. Надеюсь, твои дядя и тетя хорошо себя чувствуют?
Его дядя, женившийся на сестре отца Вилли, работал в пивоварне «Гиннесс». Отличная была работа. С хорошим жалованьем. С хорошим отношением к людям. Огромные строения пивоварни с соответственными ароматами высились, как некий гигантский храм, напитанный благовониями, словно в городе появился третий собор, объединивший все религии, — к западу от Дублинского замка, ближе к казармам Килмейнэма. В пивоварне работали по нескольку поколений семей, зная, что священная темная жидкость, которую они производят, есть источник жизненной силы людей. Возможно, отец Вилли надеялся, что дядя, у которого были только дочери — ни один сын не выжил, — и для Вилли найдет там местечко, а там, глядишь, Вилли сумел бы продвинуться повыше? И не намекал ли его отец на нечто подобное в тот день, когда они вместе с дядей были в городе и повели Вилли в паб, чтобы официально посвятить его во взрослую жизнь, купив ему большую кружку этой самой темной жидкости? Вилли не знал, но пока никаких предложений не прозвучало, и Вилли был втайне этому рад, потому что, хотя он не имел ничего против пивоварения, все же неловко было бы отказываться от такого дара.
— Да, святой отец.
Они действительно были в порядке. В полном порядке. Они были черт знает в каком порядке. Они дышали густым дублинским туманом, и им было хоть бы что.
— А твои кузины? У них ведь три дочери, так?
— Да, святой отец.
Они процветали. Если наивысшей мечтой мужчин было попасть на работу в пивоварню «Гиннесс», то и у женщин была своя мечта. В полумиле к югу от Дублинского замка, ближе к собору Святого Патрика, возвышался другой храм: кондитерская фабрика «Якобс».
Если квакеры давно уже тихо развивали коммерцию и создавали богатство Ирландии, то теперь некоторые из них, благодаря своему усердию, поднялись до настоящих высот, став патриархами: Якобсы, Ньюсомы, Бьюли. В их руках собрались огромные богатства. Сливочные крекеры «Якобс» и яркие коробки с бисквитами «Якобс» были уже известны во всем мире. А сами Якобсы, на обычный квакерский манер, были хорошими работодателями, и на них в Дублине работала почти тысяча четыреста мужчин и женщин, а перед Рождеством нанимались еще и дополнительные работники.
Конечно, женщинам платили меньше, чем мужчинам. Иначе мужчины пришли бы в ярость. Но две из трех дочерей тети Вилли уже сдельно работали в пекарне.
— Ну вот, почти пришли, — сказал отец Макгоуэн, когда они повернули на Килдэр-стрит.
На углу стояло здание с арками из красного кирпича и мрамора, как некий пышный восточный дворец, — бастион социального могущества, клуб на Килдэр-стрит. Интересно, подумал Вилли, мог ли отец Макгоуэн войти туда? Пожалуй, нет. Он наверняка и ногой не ступил бы в подобное место, разве что по какой-нибудь крайней необходимости. Об этом клубе Вилли только и знал, что там вполне могли иметься подземные лабиринты и какой-нибудь Минотавр.
Дальше они миновали Национальную библиотеку и Ленстер-Хаус, потом — Национальный музей. Ну, сюда-то заходить было можно. В конце улицы они повернули на Сент-Стивенс-Грин.
— А это отель «Шелбурн», — сказал отец Макгоуэн. — Здесь можно встретить прекрасных людей. — Затем, следуя непонятному для Вилли ходу мыслей, он спросил: — Полагаю, ты никогда не думал о том, чтобы стать священником?
Вилли учился в школе иезуитов. Хотя он частенько оказывался далеко не в начале списка успевающих, Христовы братья учили его старательно. Он ведь считался сообразительным. А значит, был возможным кандидатом в священники в будущем. Ну и священников очень уважали. Семья гордилась бы таким сыном. Не говоря уже о спасении собственной души.
— Мне кажется, я предпочел бы когда-нибудь жениться, — ответил Вилли.
— Ну и ладно, — сказал отец Макгоуэн. — Уверен, у Шеридана Смита нас ждет вкуснейшая еда.
Оливер Сент-Джон Гогарти был чем-то вроде молодого героя. Ученый, поэт, спортсмен. Профессор Махаффи из Тринити-колледжа говорил, что это лучший из всех бывших у него учеников, а он ведь учил и Оскара Уайльда, хотя, конечно, после суда и позорных разоблачений имя Уайльда перестало упоминаться в Дублине. Гогарти трижды получал литературные награды за свои стихи, представлявшие собой вершину поэзии. Преимущественно он пользовался греческим размером, предпочитая его английскому пентаметру, и был большим мастером иносказаний. С дымчато-голубыми глазами и блестящими, густыми каштановыми волосами, он напоминал пусть не греческого бога, но, по крайней мере, древнего ирландского героя.
