В длинном темно-красном платье и тюрбане, она сидела выпрямившись в деревянном кресле с высокой спинкой.
Почему Роуз начала носить столь необычный головной убор, знала только она сама. Она соорудила его как-то днем в сентябре, надела на голову, посмотрелась в зеркало — и ей явно понравилось то, что она увидела, потому что с тех пор она его и носила.
— Добрый день, миссис Бадж, — поздоровался Финтан.
После ее возвращения в имение люди сначала не были уверены в том, как к ней обращаться. Конечно, как вдова полковника, она была миссис Браун. Но когда старейшая из работавших в доме женщин, миссис Бреннан, готовившая еще для отца миссис Бадж, осторожно назвала ее так, леди немного подумала и сказала:
— Я всегда была Роуз Бадж, когда жила здесь.
В следующий раз повариха назвала ее «миссис Бадж», и хозяйка дома кивнула, как будто одобряя такое обращение. Теперь ее так и звали — «миссис Бадж», что служило как бы мягким напоминанием о том, что эта семья по-прежнему владеет Ратконаном.
Но собиралась ли она здесь обосноваться? Похоже было на то. Однажды миссис Бреннан осторожно поинтересовалась, собирается ли хозяйка задержаться здесь надолго.
— А где еще мне жить, если не в Ратконане, где моя семья прожила две с половиной сотни лет? — решительно ответила Роуз Бадж.
Теперь она посмотрела на своего арендатора и вполне вежливо поинтересовалась, что ему нужно.
— Это начет моей земли, миссис Бадж, — ответил Финтан. — Мы здесь были арендаторами ровно столько, сколько семья Бадж владела имением.
— А теперь у вас больше, полагаю, чем было когда-либо, — кивнула миссис Бадж.
Если Великий голод унес жизни — ведь умерло более миллиона человек, — то еще более массовый процесс болезни картофеля запустил процесс, по-настоящему изменивший лицо Ирландии, — выселение. В годы голода и последовавшее за ним выселение продолжалось, то усиливаясь, то ослабевая. Конечно, прежде всего в западных графствах. Однако и в большинстве других частей Ирландии не десятки, а сотни тысяч семей были изгнаны со своих маленьких бедных наделов. Множество домиков, при которых и земли-то было всего один-два акра, были снесены, а земли распаханы или снова превращены в пастбища. В некоторых районах вообще все население было унесено с земли, словно могучим отливом. Иногда огромные территории оставались необработанными или доставались сообразительным скотоводам.
А нередко более успешные арендаторы получали фермы побольше. Теперь у многих из них было пятнадцать, тридцать, а то и больше акров. И новое поколение усвоило страшный урок: фермы не следовало делить, их следовало передавать целиком одному сыну, который, скорее всего, женился гораздо позже, чем его отец, а остальные вынуждены были уходить и искать свой путь в мире.
В каком-то смысле можно сказать, что осуществилась мечта англичан, которые всегда хотели, чтобы население Ирландии состояло из крепких йоменов, хотя тут имелось два серьезных несоответствия: эти семьи были не английскими протестантами, а ирландскими католиками; к тому же память о Великом голоде висела над фермерами темным облаком, и они хотели только защитить свои наделы, а если на то будет воля Божья, увидеть, как захватившие всё английские лендлорды убрались подальше и больше не вернулись.
И случай Финтана О’Бирна был из таких же. В Ратконане земли не освобождались так же массово, как на западе, но отец миссис Бадж все же расчистил смежные наделы, и отец Финтана оказался в числе выигравших. Картофельные поля, которые прежде простирались до склона древнего холма, превратились в пастбище, хотя их границы и были отчетливо видны. Финтан стал арендатором нескольких десятков акров там, где до Великого голода его родственники имели маленькие клочки земли. Короче говоря, Ратконан более или менее вернулся к своему традиционному состоянию, когда предки Финтана пасли скот на больших пространствах, вплоть до склонов гор. И если Финтан продолжал бы в том же духе, то вскоре мог стать и владельцем земли.
— Ну, я просто держу на уме безопасность, — сказал он.
— Я знаю, ты хороший арендатор, — кивнула миссис Бадж. — Да и капитана Бойкотта
[7] здесь нет.
Сорок лет назад в Ирландии начала борьбу Лига защиты прав арендаторов. В Англии Гладстон, влиятельный лидер либеральной партии, преемник вигов, предложил новые законы, дающие арендаторам некоторую защиту. И Парнелл был вождем нового движения. Но дело продвигалось медленно. И когда пятнадцать лет назад новая вспышка болезни картофеля привела к новой волне выселений — не без некоторого насилия, — Парнелл издал свой знаменитый призыв. Ни слова, говорил он ирландцам, с любым человеком, изгоняющим своих арендаторов, никаких дел с ними, пусть остаются в полной изоляции.
— Сторонитесь их, как в прежние времена избегали прокаженных! — приказывал он.
С тех пор арендаторы действительно стали чуть более защищенными, но недостаточно.
— Я хотел бы купить ту землю, которую у вас арендую.
— Купить?
— Закон о земле позволяет…
Миссис Бадж одарила его ледяным взглядом:
— Я знаю этот закон.
Важным результатом работы Парнелла в лондонском парламенте стало то, что теперь не только либералы, но и партия тори готова была рассматривать вопрос ирландских арендаторов. Ныне правительство желало поощрять арендаторов к выкупу их земли, а в соответствии с последним актом правительство даже готово было дать фермерам ссуду для этого. И даже если в глубине души Финтан возмущался тем, что должен платить за землю, которую, по его убеждению, у него же когда-то и отобрали, он не мог отрицать и того, что условия предлагались вполне привлекательные.
— Четыре процента в течение сорока девяти лет. Со временем это будет даже меньше, чем я плачу за аренду, — подсчитал он.
В последние годы по всей Ирландии земли переходили из рук лендлордов-протестантов к арендаторам-католикам, и процесс шел довольно быстро. Уже более двадцати пяти тысяч арендаторов получили правительственную ссуду.
— Полагаю, — тихо продолжила миссис Бадж, — потом тебе захочется самоуправления?
Финтан промолчал. Он не стал бы этого отрицать.
Вилли таращился на странную леди в тюрбане и пытался понять, почему горные просторы, которые он знал и любил, должны зависеть от воли этого существа из другого мира, замотанного в страшный кокон. Глаза у леди были голубыми. И они казались знакомыми. А вот волосы, да и само ее лицо, как будто втянул в себя тесный тюрбан. Лицо леди не отражало никаких знакомых Вилли чувств.
— Я подумаю об этом, Финтан, и мы снова поговорим через несколько дней, — наконец произнесла миссис Бадж.
Выйдя из дома и с облегчением глотнув свежего воздуха, Вилли повернулся к отцу:
— Мы снова станем хозяевами своей земли?
