Дни Стивена проходили довольно однообразно, но он ничего не имел против. Рутина суповых кухонь стала уже привычной; даже не думая об этом, Стивен замечал, кто из очереди заболел или исчез. В течение этих летних месяцев лихорадка, дизентерия и прочие напасти собирали свою дань, в особенности среди детей. Стивен знал, сколько людей умирает в больницах, и имел некоторое представление о потерях в городе, но кто мог знать, сколько людей погибало в отдаленных районах? Единственным утешением служило одно: если бы не кухни, смертность была бы неизмеримо выше.
В апреле Стивен с грустью узнал о смерти Имонна Мэддена. Два месяца спустя он увидел Морин, и она выглядела очень подавленной. Он уже понимал, что лучше не принимать слишком близко к сердцу то, что происходило возле кухонь. От этого все становилось слишком трудным. Но тут он не выдержал, подошел к Морин и спросил, что случилось.
— Обе мои сестры умерли на прошлой неделе, сэр. И Мэри, и Кейтлин, — ответила она. — От кровавого поноса. — Она вздохнула. — Я знала, что так будет.
— Так ты осталась одна с братом?
— Да, слава Богу, у меня есть Дэниел. И сестра Нуала.
— Она работает?
— Ну, ей иногда дают временную работу в прачечной, вот и все.
Стивен видел Морин каждый день, частенько вместе с братом, который держался за ее руку; и хотя они этого не знали, для него брат с сестрой стали чем-то вроде маленького символа надежды — надежды на то, что при всех горестях добро все-таки выживает, а его работа того стоит.
Выборы, когда они начались, стали именно тем, что обещал Чарльз О’Коннелл. Стивена это изумляло, однако, несмотря на длинные очереди у суповых кухонь и ежедневные смерти вокруг, в городе воцарилась почти праздничная атмосфера. Полные телеги шумных мужчин, выкрикивавших имена своих кандидатов, катили по улицам, не обращая никакого внимания на несчастных прохожих. Впрочем, те явно наслаждались развлечением. Пивные были битком набиты народом, так как сэр Луций всем без разбора предлагал бесплатную выпивку.
Сэр Луций был весьма популярным кандидатом. Чарльз О’Коннелл проделал блестящую работу, но ведь ему было с чем работать. Сэр Луций не только доказал, что может вписаться в любую компанию, но, к его чести, предоставил своим арендаторам всю возможную помощь во время Великого голода. Никто в обширном имении Дромоленд не голодал, и все об этом знали. Люди в Эннисе привязывали к лошадям зеленые ветки в честь сэра Луция.
И его речь, надо сказать, была настоящим произведением искусства.
— Разве я не родился в Ирландии?! — восклицал аристократ. — Разве не здесь родились мои предки?! Разве они не сражались за то, чтобы Ирландия стала единым королевством и была свободной?!
Они действительно сражались. Они боролись. И стоило только посмотреть на сэра Луция, чтобы это понять. Разве он не был потомком величайшего патриота всех времен, того, кто восемь веков назад прогнал викингов? Бриан сын Кеннетига, Бриан Бору.
— Мои корни — в ирландской земле! Моя кровь — ирландская кровь! Что еще может меня интересовать, кроме Ирландии? Какую еще землю я мог бы полюбить, кроме Ирландии? За какую землю я мог бы отдать свою жизнь, если не за ирландскую? Пошлите меня в парламент — и я буду говорить от имени Ирландии!
С чисто профессиональным одобрением Стивен отметил, что сэр Луций на самом деле ни разу не сказал, что стоит за отделение Ирландии. Но это само собой приходило на ум.
Что до самого процесса выборов, полагал Стивен, так выборы были в прошлом и будут в будущем. Гильдии торговцев заплатили за голоса две с половиной сотни фунтов, хотя они запрашивали на сотню больше. Единичным избирателям платили по-разному: один шустрый парень потребовал даже пятьдесят фунтов! Чарльз О’Коннелл, как агент, получил сто восемнадцать фунтов.
— Хотя, — заявил он, — мне следовало бы дать больше.
Как бы мне хотелось, думал Стивен, чтобы мои бедняки из очередей у кухонь имели голоса, которые можно продать. Однако некоторые городские бедняки все же сумели немножко заработать: их нанимали для того, чтобы похитить некоторых оппозиционеров и держать их взаперти, пока не закроются кабинки для голосования. Один-два таких похищенных слегка пострадали физически, но лишь по ошибке.
А когда все закончилось, сэр Луций О’Брайен был торжественно провозглашен одним из двух членов парламента от графства Клэр и отправился в Лондон, хотя Стивен сильно сомневался в том, чтобы кто-нибудь из голосовавших за него добрых людей слышал от него хоть слово о выходе Ирландии из союза с Британией.
— Стивен, разве тебе не хочется снова вернуться в политику? — спросил его Чарльз О’Коннелл. — Неужели мы тебя не убедили?
— Вообще-то, нет, — ответил Стивен.
Нет, в последовавшие затем недели он думал о куда более насущных задачах, то есть старался добиться того, чтобы благотворительные кухни не закрывались как можно дольше.
Во время сбора урожая на полях больших ферм появлялась разная временная работа, но многие мелкие арендаторы, которые в другие годы могли бы нанять нескольких человек, были слишком стеснены в средствах и старались обойтись силами своих семей. Урожай выдался хороший. Но какой прок от этого беднякам, которые просто не могли покупать еду? Для них, был уверен Стивен, смотреть на телеги с зерном — все равно что стоять на берегу реки, умирая от жажды, и слышать, что пить ты не должен. И наверное, никого бы не удивило, если бы вскоре такие телеги начали грабить.
Стивен добился того, что суповые кухни действовали до начала сентября. Потом они закрылись. Чарльз О’Коннелл спросил Стивена, не хочет ли он занять новую должность чиновника по вопросам благотворительной помощи, то есть заняться новым устройством работных домов.
— К тому же предлагается вполне приличное жалованье, — добавил О’Коннелл.
Но Стивен уже получил письмо от Тайди. Тот спрашивал, не хочет ли Смит приехать в Лимерик, чтобы помочь там в распределении продуктов.
— Думаю, — сказал Стивен О’Коннеллу, — в Лимерике я сейчас принесу больше пользы, чем в Клэре.
Кроме того, он слишком засиделся в Эннисе. И начинал уставать от самого себя. Нужно сменить обстановку.
Перед отъездом он зашел повидать детей Мэддена. Нуалы в тот момент дома не было, и он нашел там лишь Морин и мальчика.
— Просто удивительно, как вы заботитесь о своем брате, — сказал он девушке.
Но та лишь улыбнулась:
— Нет, сэр, это Дэниел заботится обо мне.
И малыш раздулся от гордости, явно искренне веря, что это действительно так.
Стивен, хотя никак не показал этого, понадеялся, что они сумеют пережить зиму, которая, как он боялся, станет очень тяжелой.
А в том, что сказала Стивену Морин, была немалая доля правды. Поскольку малыш Дэниел уже не раз воровал капусту. Фермы хорошо охранялись, конечно, но…
— Но я же маленький, они меня не замечают! — с гордостью говорил он сестре.
