— Я не хотела, чтобы ты знала, Морин, но работы нигде нет, а я достаточно молода. По крайней мере, хоть что-то могу получить.
— Вот именно, ты так молода! Уж лучше бы я туда пошла, чем ты, Нуала!
— Не думаю, Морин. Я пользуюсь успехом. Представь, я уже накопила пять шиллингов. — Она криво улыбнулась. — Если настанут времена получше и я смогу найти богатого человека…
— Даже не говори такого! Ты должна прекратить, Нуала!
— Прекратить? — Нуала почти гневно уставилась на старшую сестру. — Не будь дурочкой, Морин! Отец ничего не зарабатывает, и как ты думаешь, сможем мы в следующий раз заплатить аренду? — Она смягчилась и поцеловала Морин. — Все мы делаем что можем, сестренка. Ты смотришь за домом, а я продаю свое тело. Какая разница?
— Только отцу не проболтайся! Его это убьет!
На следующее утро вся семья, включая отца и Нуалу, отправилась к суповой кухне. Имонн держался очень тихо. Он шел прямо, как всегда, но Морин видела, что его взгляд устремлен вниз, что отец ни с кем не хочет встречаться глазами. Она знала, внутренне его коробит при каждом шаге. Когда они дошли до места, их имена проверили по списку, но чиновник грубо заявил, что им придется ждать часа четыре, прежде чем они получат свои порции. И Морин понимала, что с каждой минутой ее отец в душе делает новый шаг вниз по лестнице унижения. И каждую минуту она молча молилась о том, чтобы не появился кто-нибудь из тех, кто знал ее сестру, и не сказал бы что-нибудь такое, что выдало бы род ее занятий…
При всех ее страхах за сестру Морин невольно радовалась, когда Нуала начала приносить домой еду: буханку хлеба, кусочек окорока, капусту. Сестры врали отцу, будто сумели купить все это на рынке в городе, но Нуала призналась Морин:
— Я понравилась одному торговцу. Он знает, что мне нужно, и потому платит едой для семьи.
Возразить Морин было нечего, ведь эта еда была настоящим благом. Дети в ней нуждались. Даже Кейтлин стала выглядеть немножко лучше.
Но быстрее всех, похоже, стал оправляться маленький Дэниел. Дети в шестилетнем возрасте часто бывают хрупкими, но Морин думала, что, слава Богу, единственный оставшийся сын ее отца был довольно крепким парнишкой. И он как будто обладал особой способностью восстанавливать силы. Еще недавно его голубые глаза выглядели такими огромными и грустными на осунувшемся личике, что Морин втайне содрогалась за него, но теперь, после нескольких дней питания получше, он уже нарастил мышцы и накопил энергии. Когда они вместе отправлялись в город, Дэниел уже не держался за руку сестры, едва переставляя ноги, а шел впереди.
Еще одно небольшое облегчение произошло как-то утром. Морин с Дэниелом пришли к суповой кухне и узнали, что там кое-что изменилось: вместо ежедневного талона им стали выдавать талон на месяц. Теперь очередь продвигалась гораздо быстрее, а еще им сказали, что кукурузную муку будут выдавать сырой и им не придется ждать, пока она сварится.
— Тут у нас новый наблюдающий, — объяснила Морин одна из женщин.
Но кто это был, Морин не знала, пока вдруг малыш Дэниел не бросился бегом к мешкам с крупой, — оказалось, что осматривал эти мешки Стивен Смит.
— Это же мистер Смит! — закричал мальчик. — Мистер Смит — наш друг! — сообщил он зрителям.
Морин поспешила подойти и извиниться за поведение малыша, но Стивен Смит, похоже, ничего не имел против. И подтвердил, что его попросили присмотреть за кухнями в Эннисе, а другого чиновника куда-то убрали. Смит глянул на мальчика:
— Напомни, как тебя зовут?
— Дэниел, сэр.
— Ах да! Прекрасное имя.
— Меня так назвали в честь мистера Дэниела О’Коннелла.
— Я хорошо знаю мистера О’Коннелла.
— А он знает, что меня назвали в его честь?
Стивен колебался всего долю секунды, но тут же, улыбнувшись Морин, ответил:
— Наверняка знает. И ему это очень приятно.
Малыш Дэниел раздулся от гордости. Морин мысленно благословила Смита за его доброту, а когда подошла ее очередь получать еду, то раздававшие порции люди, видевшие, что эта семья пользуется благосклонностью нового контролера, постарались дать ей немножко больше обычного.
Во второй день апреля Имонн Мэдден почувствовал себя плохо.
— Что-то у меня сегодня совсем сил нет, — сказал он утром.
Имонн выглядел явно озадаченным. На него это было не похоже. Обычно он не обращал внимания на мелкие недомогания, как король не обращает внимания на жалобы черни.
Морин, как обычно, пошла в Эннис, взяв с собой малыша Дэниела.
К концу дня она заметила, что отца бьет озноб, и он признался, что у него болит голова. Пощупав его лоб, Морин поняла, что у отца лихорадка. Ей удалось сварить немного бульона, и она напоила им отца. На следующее утро ничего не изменилось. К вечеру Имонн весь горел.
— Ты лучше не подпускай ко мне детишек, — сказал он дочери и настоял на том, чтобы уйти в дальнюю комнату, где раньше хранили картофель. Морин приготовила ему постель из соломы и одеял. — Здесь мне будет хорошо.
Морин поговорила с Нуалой. Доктора в Эннисе были слишком заняты в больницах, но Нуала нашла священника, с которым можно было поговорить, и он дал ей мудрый совет:
— Что бы ни случилось, не отвозите его в инфекционную больницу. Хотя у него, скорее всего, что-то такое. Не подпускайте к нему детей и молитесь. Я каждый день вижу все больше горячечных, и дело ухудшается. Люди так ослабели от недостатка еды, что у них нет сил бороться с болезнью. Сейчас вокруг гуляют две заразы — желтая и черная, так их называют. Черная — это сыпной тиф, ужасная вещь. Но большинство больных выживает. Твой отец сильный человек? Это хорошо. Молитесь за него. Если повезет, через неделю лихорадка отступит.
Но она не отступила. На пятый день, кормя отца, Морин при свете свечи заметила, что кожа на груди Имонна как будто покрылась пятнами. А когда отец повернулся, пола его рубашки распахнулась и Морин увидела на боку темно-красные прыщи. Она не знала, заметил ли их сам отец, и потому промолчала. На следующий день пятна на коже стали темнее. И когда дети хотели зайти к отцу, Морин им не позволила. И продолжала кормить его бульоном.
На следующий вечер Нуала принесла домой немного молока.
— Это полезно при лихорадке, — объяснила она. — Я сказала своему торговцу, что это для сестренок, чтобы они окрепли.
— А он знает о болезни отца?
— Ты с ума сошла? Он бы ко мне не прикоснулся, если бы узнал! А тогда… — Нуала скривилась. — Тогда никакой еды.
Два дня спустя пятна на коже отца стали почти черными. Вечером Имонн начал бредить, говорить что-то несвязное. Глаза у него были открыты, но Морин знала, он ее не видит. Но к полудню следующего дня его ум прояснился.
— Приведи Дэниела. — (Морин покачала головой.) — К двери. На минутку.
