Морин казалось удивительным, что люди могут быть настолько жестокими. В то время, когда все испытывали страдания, людей продолжали выгонять с земли, но ее отец, похоже, считал такое вполне приемлемым.
— В подобной ситуации агенты могут требовать более высокую арендную плату за землю, а те, кто полагался только на картошку, вообще ничего заплатить не могут. — Он вздохнул. — Так уж все устроено. Если землевладелец настаивает на своем, агента и вовсе винить не в чем, я полагаю.
— А я виню, — ответила Морин.
Судя по всему, его винили и некоторые из выселенных арендаторов, так как бедолагу нашли мертвым на обочине дороги.
Морин с отцом стояла на рынке рядом со зданием суда, когда заметила Каллана, видимо только что приехавшего. Он сидел на лошади, уставившись на мостовую, его лицо кривилось. Морин не была уверена, но ей показалось, что он говорит сам с собой. Потом Каллан поднял голову, оглядел рыночную площадь, заметил Морин и ее отца и вздрогнул. Она уставилась на него и с удивлением увидела, что Каллан очень бледен, а его глаза полны страха.
Он не мог этого скрыть. Он боялся. Морин догадалась, о чем он мог думать. Не упадет ли и он мертвым этой весной где-нибудь на обочине дороги, пав от руки ее отца или кого-то подобного? Морин отлично знала, что ее отец никогда ничего такого не сделает, но если маленький Каллан так напуган, то это и к лучшему. Пусть и он тоже страдает. Она не отвела взгляда и продолжала дерзко смотреть на представителя лендлорда. И постепенно при виде такого вызова страх в его глазах сменился ненавистью.
Немного позже они с отцом уже шли домой, когда их обогнал агент. Он повернулся и бросил на отца Морин пугающий взгляд, словно говоривший: «Ты желаешь мне смерти? Ну так сначала я убью тебя!»
Но сильнее всего запомнилось Морин то, что случилось уже дома, перед сумерками. На улице поднялся резкий ветер, и дети сгрудились у очага, где тлел торф. Отец отправился в хранилище в другой части их домика. Он взял лампу и изучал остатки картофеля, сложенного у стены. И когда свет лампы упал на его широкое лицо, Морин вдруг заметила, как углубились на нем морщины. Обычно отец, как и она сама, старался сохранять перед детьми бодрый вид, но в это нечаянное мгновение он выглядел бесконечно печальным. Морин подошла к нему и коснулась его руки. Отец кивнул, но промолчал. Потом посмотрел на дочь.
— Я надеялся, что это можно будет использовать, — тихо произнес он. — Я тебе не говорил, но я знаю одного человека, у которого имеется поле. Я говорю не о смешном клочке. Он дал бы мне возможность распоряжаться им как собственным… — Имонн показал на лежавшую перед ним картошку. — И это я хотел оставить на семена. Но я не смею, Морин, так как не могу быть уверен, что у меня будет работа, а цены на рынке… По правде говоря, все это очень пугает меня. Нам придется съесть этот картофель, а не посадить его, причем постараться растянуть его на долгое время. — Он покачал головой, а потом тоном, в котором в равной мере звучали тоска и горечь, добавил: — И это Ирландия, и это День святого Патрика!
На следующий день в Эннис прибыла рота Шестьдесят шестого полка, чтобы успокоить местных сквайров, слишком взволновавшихся после убийства.
А еще через несколько дней пошел снег.
Имонн Мэдден был еще счастливчиком по сравнению со многими своими соседями. Триста мужчин, в том числе и Имонна, взяли на местные дорожные работы. Полковник Уиндхэм прислал из Англии шестьсот фунтов стерлингов на ремонт улиц в Эннисе.
— Этого хватит на оплату труда трехсот человек в течение двух месяцев, — подсчитал отец Морин.
Когда снегопад прекратился и погода стала немного мягче, дублинские власти тоже начали поставлять кое-какую помощь. Почти пятьсот человек наняли на общественные работы, но продвижение грандиозных проектов мистера Нокса постепенно замедлилось. Теперь уже начал страдать от общих бед другой класс населения.
— При всех этих проблемах, — говорил дочери Имонн, — и притом что людям приходится долго шарить в карманах, чтобы хоть что-то там найти, никто в Эннисе ничего не тратит, и местные мастеровые скоро окажутся в таком же тяжком положении, как и мы.
На рынке цены на зерно продолжали расти. До города дошел слух, что в устье реки Шаннон корабль, груженный зерном, был ограблен местными голодными жителями.
В один из дней Имонн утром ушел на работу, но вернулся еще до полудня с потрясенным видом:
— Плату за работу понизили. Парни отказываются работать.
— Но вам и так платят десять пенсов в день! Гроши!
— Знаю. А теперь будет восемь пенсов. Но парням придется уступить. Я встретил мистера Нокса, и он мне сказал: «У нас просто нет больше денег».
Имонн оказался прав. Мужчины вернулись к работе за восемь пенсов в день.
После работы в первый такой день Морин спросила отца, не было ли каких-нибудь проблем.
— В общем, нет, — ответил Имонн. — Вот только мимо проезжала какая-то милая леди и заявила нам, что совершенно не понимает, зачем мы устраиваем беспорядок на улицах.
Такой платы было недостаточно, чтобы прокормить семью, в особенности при росте цен на все подряд, но через несколько дней Морин нашла кукурузную муку, которую сумел закупить благотворительный комитет и теперь продавал по очень низким ценам. Продукт был так себе, думала Морин, однако помогал продержаться.
И город Эннис с трудом дополз от весны к лету. Городские торговцы оказывали посильную помощь, однако местные сквайры не слишком утруждались. Большинство жителей едва держались. Но многие в Эннисе видели впереди надежду по двум причинам.
Вот-вот должен был поспеть ранний картофель. Кто-то съел семенной картофель в трудные дни, но кто-то сохранил достаточно, чтобы посадить в землю и получить достойный ранний урожай. Имонн также сумел сохранить и свой маленький клочок земли для посадки.
— Еще каких-нибудь несколько недель, — ободрял он свою семью, — и самое страшное будет позади.
Второй причиной надежд была политика. После отступления у Клонтарфа и краткого пребывания в тюрьме о Дэниеле О’Коннелле почти ничего не было слышно. Ходили слухи, что он болен. Члены «Молодой Ирландии» не отказывались от идеи выхода из союза с Англией, и даже если в настоящее время никаких шансов на это не было, мечта о свободной Ирландии продолжала будоражить сердца. Однако теперь появилась и более близкая надежда: на смену английского правительства. В конце июня состоялись выборы. Тори проиграли, виги вернулись. А разве виги не были союзниками Освободителя? Разве они не сочувствовали всегда католической Ирландии? Сторонники аннуляции союза ликовали. Вся католическая Ирландия ждала перемен к лучшему. В начале июля, хотя фонды помощи почти иссякли и все голодали, летнее солнце вроде бы обещало надежду.
Это случилось в теплый день на третьей неделе июля. Морин с отцом отправились на маленькое поле, где росла их картошка. Они осматривали ее за день до того, когда лишь начала распространяться новость… И теперь смотрели на землю в молчании.
