Мог ли он добиться большего? Правда, вопрос аннуляции — разрыва союза с Англией — отложили на неопределенное время. Это отрицать было невозможно. И некоторые его молодые последователи ощущали, что великий Освободитель переродился в политического дельца. «Поскольку правительство в любом случае не допустит разрыва союза, — заметил он в разговоре со Стивеном, — думаю, я поступил правильно».
— Я принадлежу к благородным тварям, сэр, — с кривоватой улыбкой ответил Стивен на вопрос Дойла. — Я виг-католик.
— Вы за реформы, но через парламент? Вы готовы проявлять терпение?
— Я зверь политический. Ненавижу насилие точно так же, как О’Коннелл. И поэтому, — добавил он со вздохом, — я служу ему уже двадцать лет.
— Тогда что, позвольте спросить, вы собираетесь делать теперь? После Клонтарфа?
Стивен покачал головой.
— Моя жизнь, — печально заявил он, — подходит к критической точке.
Это началось три года назад: стратегия стала рушиться. Сначала умер Драммонд, и ирландцы с грустью его похоронили. Потом пало правительство вигов, их место заняли тори. И что следовало теперь делать О’Коннеллу? Часть его молодых сторонников создала организацию «Молодая Ирландия» и даже выпускала собственный журнал «Нейшен». Они были уверены, что пора начинать сражение за разрыв союза, и заявляли: «Любыми средствами, если понадобится!»
Великий Освободитель не был готов потерять движение, которое сам создал. Он встал во главе молодых и как раз в этом году начал большую кампанию по всей Ирландии. Гигантские собрания, организованные О’Коннеллом, превосходили все виденное прежде. Десятки тысяч могли прийти, чтобы услышать Освободителя. Он побывал везде: в Ленстере, Манстере и Коннахте, в Дублине и Уиклоу, в Уотерфорде и Уэксфорде, в Корке, Слайго и Майо; он заезжал в Эннис, где одержал победу; он посетил даже древнюю королевскую Тару. «Мы вынудим британское правительство дать нам справедливость или свободу!» — восклицал он. Но на правительство тори это не произвело впечатления. Кульминацией этих собраний должен был стать гигантский митинг, который хотели провести недалеко от Дублина, на северном берегу устья Лиффи, в Клонтарфе. Именно здесь восемь веков назад героический ирландский король Бриан Бору начал свою последнюю битву. Огромное количество священников, сторонники отмены союза со своими знаменами — все были готовы, и, скорее всего, туда явилось бы почти все население Дублина. Но правительство тори уже было сыто по горло.
«Отменяйте ваш митинг — или окажетесь в тюрьме», — сказали О’Коннеллу.
Ему предстояло принять страшное решение. Стивен присутствовал на том собрании, где О’Коннелл и другие руководители обсуждали этот вопрос. «Мы должны действовать в рамках закона, — заявил Освободитель, — или сами предадим все то, за что боремся». Стивен с ним согласился. «Это политика, — напомнил он всем. — А драку лучше отложить на другой день». Но далеко не все последователи великого человека готовы были принять подобное решение, в особенности «Молодая Ирландия».
Две недели назад О’Коннелл все же отменил митинг. Никто не знал, что теперь делать. Некоторые молодые активисты заговорили о революции, но Стивен прекрасно понимал, что это дело бесполезное и ошибочное. Все были потрясены. Самого Стивена охватило огромное разочарование. И он искренне обрадовался, получив приглашение от графа Маунтуолша провести несколько дней в Уэксфорде.
— Возможно, — любезно предположил его светлость, — это вас немного взбодрит.
— Это скорее перекресток, чем кризис, — вполне добродушно произнес Дадли Дойл.
— Да, перекресток, конечно, — ответил Стивен, — но для Ирландии, а не для меня. Ведь то хорошее, что мы сумели сделать за последний десяток лет, все же слишком мало в сравнении с проблемами, терзающими нашу страну. Нищета вокруг ужасная.
— Ну успокойтесь, Стивен, — сказал Уильям Маунтуолш. — Здесь, в Ленстере, дела обстоят не так плохо. И помните, — добавил он, — война с Наполеоном была очень полезна для Ирландии, поскольку мы продали Англии массу продовольствия. Когда она закончилась, мы заволновались. Производство говядины получило сильный удар. Но посмотрите, что произошло потом, — бодро продолжил он. — Благодаря новым железным дорогам мы теперь можем отправлять живой скот на все рынки Англии. Цена на зерно стабильная. Наши фермеры отлично работают. Что до меня самого, так дела никогда не шли лучше.
— Согласен с тем, что вы говорите об Уэксфорде, — кивнул Смит. — Но должен сказать, что в Уиклоу, в горах, мои родные и их соседи выживают с трудом. В последнее мое посещение Ратконана я увидел там жителей вдвое больше, чем их было во времена моего детства. Они сажают картошку на крошечных участках на голых горных склонах, где раньше пасли овец. И некоторые люди просто чудовищно бедны.
— Да, такое может быть, но посмотрите на Ульстер, — возразил Дадли Дойл. — Там у людей маленькие фермы, однако они процветают. У них есть льняное производство и многое другое.
— Ульстер я почти не знаю, — признал Стивен. — О’Коннелл никогда туда не ездил. Пресвитерианцы в последнее время так громко возмущаются, что вряд ли его приняли бы хорошо. — Смит немного помолчал. — Но больше всего я думаю о западных графствах. О Клэре, Голуэе, Майо. Там ситуация ужасная и продолжает ухудшаться.
— Ох, запад… Да, это другое дело, — согласился Маунтуолш.
— Но разве дело не в дурных лендлордах? — спросила Генриетта. — Я хочу сказать, если бы все землевладельцы были такими, как Уильям.
— Да, тогда могло бы быть лучше, — вежливо ответил Стивен. — Но проблема слишком велика, даже лучшие лендлорды ее не решат. Я вообще не представляю, что тут можно сделать.
Уильям оглядел стол. Пятая из присутствующих пока не произнесла ни слова. И Уильям повернулся к ней:
— А что думает мисс Дойл?
Старшая дочь Дадли Дойла, двадцати пяти лет, была хороша собой: карие глаза, яркие и умные, нежная кожа, спокойные, приятные манеры. Как ни странно, она до сих пор не была замужем, хотя отец давал за ней три тысячи фунтов приданого, а вот обе ее младшие сестры уже обзавелись семьями. Сейчас девушка улыбнулась:
— Я оставляю такие вещи мужчинам.
— И я тоже, — кивнула Генриетта.
Дойл недоуменно посмотрел на дочь: с чего вдруг она заявила такое? Стивен тоже посмотрел на нее — вежливо, но с некоторой скукой.
— Боюсь разочаровать вас, мистер Смит, — сказала девушка.
— Да ничего подобного! — воскликнул Смит, хотя, конечно, это не было правдой.
— Настоящая проблема в том, — начал Уильям Маунтуолш, — что на острове слишком много людей, которых нужно прокормить. Правительство подсчитало, что нас уже больше восьми миллионов. А методы земледелия, в особенности на западе, нуждаются в переменах, в улучшении. Но похоже, Ирландия — живое доказательство теории Мальтуса: человечество всегда будет размножаться быстрее, чем растут пищевые ресурсы. Поэтому мы и воюем из века в век. — Снова оживив разговор, как и полагается хорошему хозяину, лорд повернулся к Дойлу. — Вы изучали такие вещи, Дадли. Расскажите, в чем ответ?
