— И что было дальше? — спросил Тайди.
— Судья так перепугался, что отпустил того человека.
— Значит, правосудие в итоге восторжествовало?
— Да ничего подобного. Я потом сам расспрашивал великого человека. А он ответил: «У меня просто выбора не было. Если бы дело дошло до настоящего расследования, у меня не осталось бы надежды. Этот человек был виновен по всем пунктам».
Уильям Маунтуолш одобрительно хихикнул. Тайди выглядел мрачным и молчал.
— А ведь здесь он произнес отличную речь, да? — спросил граф после недолгого молчания.
— Скандальную! — с улыбкой сообщил Стивен. — Его оппонент Фицджеральд, кроме того, что представляет крупных местных сквайров, еще и человек самых либеральных взглядов. Порядочность Фицджеральда восхищает в равной мере и протестантов, и католиков. А потому наш великий человек просто стал говорить такое, чего я никогда в жизни не слышал. Открыто оскорблял противника. Создавалось впечатление, будто Фицджеральд — это какой-то последователь Кромвеля, вступивший в сговор со всеми протестантами-фанатиками. И это было настоящее искусство лжи! — Стивен восхищенно покачал головой. — Конечно, ему потом придется принести извинения Фицджеральду. Но в тот момент он был хорош!
Для Сэмюэля Тайди это было уже слишком.
— И неужели совесть твоя никак тебя не тревожит?! — с укором воскликнул он.
Стивену уже приходилось слышать об обычае квакеров говорить, используя архаичные формы местоимения «ты». И это было интересно. Однако следовало признать, что, хотя Стивен сказал чистую правду, он отчасти надеялся вызвать в мрачном сектанте какую-то реакцию.
— Нет! — решительно произнес он. — И не будет тревожить до конца выборов.
Но тут в дальнем конце улицы раздался громкий шум: там появилась первая группа избирателей.
Выборы в сельской местности вроде этой тянулись долго. Люди добирались до города издалека, проходили миль сорок, а то и больше, и кабины стояли открытыми пять дней. Частенько сам землевладелец возглавлял своих арендаторов, сидя в карете, а они шли следом на своих двоих. Лендлорд вел их, подобно ведущему свою армию генералу, и ожидал от них такого же послушания, и весьма внимательно присматривал за всеми. В кабине для голосования в здании суда каждый человек должен был публично отдать свой голос так, как велел ему лендлорд… если у него доставало ума.
Но того, что люди увидели теперь, никогда прежде не случалось. Потому что по улице торжественно, с развевающимися флагами, двигалась процессия, возглавляемая не лендлордом, а несколькими священниками. За священниками важно вышагивали дудочники и волынщики. И когда процессия проходила мимо, люди, выстроившиеся вдоль дороги, радостно ее приветствовали.
Стивен повернулся к Маунтуолшу.
— Что, впечатляет? — спросил он, а потом, извинившись, сказал, что должен пойти к О’Коннеллу, но обещал вернуться.
Внутри здания он увидел картину всеобщего радостного волнения. Двоюродный брат О’Коннелла Чарльз стоял у окна в большой комнате наверху, наблюдая за проходившими людьми. Самого О’Коннелла окружали сторонники и помощники.
— Ну вот, идут. Еще пятьдесят. Храбрые парни! — восторженно воскликнул Чарльз.
Но если все вокруг радовались, сам великий человек выглядел на удивление невесело.
— Да, действительно храбрецы, — произнес он. — Вот только не забывай, что каждый из них рискует остаться без земли. — Он повернулся к своему помощнику. — С этого момента, Шиал, твоя главная задача — землевладельцы. Оранжисты верят, что вся католическая Ирландия готова взбунтоваться и только я один в состоянии удержать людей и успокоить волнение. Конечно, они ошибаются, но мы можем извлечь пользу из их страхов. Ты должен убедить лендлордов, что, если они начнут мстить людям и изгонять их с земли, я не смогу отвечать за последствия.
— Я буду говорить им, что каждое выселение противоречит их же собственным интересам.
— Да, и постарайся, чтобы они это поняли.
Чарльз О’Коннелл смотрел на улицу.
— Ох, — сказал он, — а эти люди печальны.
Стивен поспешил подойти к окну. Примерно сорок мужчин медленно шагали по улице. С ними тоже был пожилой священник, но во главе процессии шел маленький темноволосый человек с видом мрачным, но решительным.
— Это агент Каллан, — сказал Чарльз. — Сам лендлорд здесь не живет. А старого священника зовут Кейси. Хороший человек, но я полагаю, что он не способен объединить людей.
— В чем дело? — Дэниел О’Коннелл в одно мгновение пересек комнату. — Откройте большое окно! — приказал он и вышел на балкон.
Люди внизу увидели его. Те, что стояли вдоль улицы, разразились приветственными криками. О’Коннелл поднял руку, и процессия остановилась, а толпа затихла.
— Разве свободные сорокашиллинговые землевладельцы — рабы?
Голос адвоката прокатился по улице как гром. Люди, подняв головы, смотрели на него, а он смотрел на них, и его огромная фигура как будто источала силу и спокойствие.
— Разве они негры, которых можно бить кнутом и продавать на рынке? — Взгляд адвоката остановился на каждом. — Я так не считаю.
Каллан нахмурился. Толпа зашумела. Люди в процессии тоже слегка взбодрились, но видно было, что они боятся. Совершенно очевидно, Каллан им угрожал.
Из толпы послышались голоса:
— Ну же, вперед, ребята! Проголосуйте за старую веру!
Глядя вниз, Стивен особо отметил одного человека. Это был высокий, красивый, голубоглазый мужчина. Он снял шапку в знак уважения к О’Коннеллу, но тискал ее в руках, явно терзаясь какими-то мыслями.
О’Коннелл отступил назад.
— Бедолаги, — заметил он. — Этот мелкий тип явно хорошо поработал, сами видите.
— Угрожал им выселением? — спросил Стивен.
— Нет. Сделал кое-что похуже. Угрожал их женам.
Мужчины тронулись с места, но были остановлены каким-то священником, явно недовольным их поведением и решившим немножко разжечь их.
— О, это отец Мёрфи. Его стоит послушать, — сказал Чарльз О’Коннелл и снова распахнул окно.
Отец Мёрфи был весьма заметной личностью. Высокий, сухопарый, с длинными седыми волосами, спадавшими на плечи, с горящими глазами, он уставился на мужчин, как некий древний пророк, и обратился к ним на ирландском языке.
Уильям Маунтуолш с радостью приехал в Эннис, но не предполагал, что проведет здесь все пять дней выборов. Однако теперь он мог любому сказать, что видел, как вершилась история.
Его забавлял молодой Стивен Смит. Конечно, этот мальчишка был жестким и циничным, смотрел на жизнь как на некую игру. Но Уильям по опыту знал, что двадцатилетние часто бывают либо чересчур идеалистичными, либо слишком уж циничными, однако время все меняет. Что же касается нового знакомого, квакера Тайди, то он нравился графу.
