Такой образ жизни оставлял отцу много свободных месяцев в году, когда он мог наниматься к другим людям на работу. Еще он зарабатывал деньги перевозками и иногда уезжал довольно далеко.
Иной раз он брал с собой Морин. Однажды они ездили в огромные каменистые пустыни Буррена. Морин была поражена голой красотой этих мест и очень удивилась, когда увидела, что там пасутся овцы.
— Можно ведь подумать, что им здесь не найти корма, правда? — заметил ее отец. — Но они находят, а те травы, что растут здесь между камнями, придают их мясу особенно приятный вкус.
Еще они посещали могучие утесы Мохера, и Морин задохнулась при виде огромных отвесных стен почти в тысячу футов высотой. Они падали в бурлящие волны Атлантики внизу.
Потом отец, придерживая дочь, предложил:
— Наклонись вперед.
Морин наклонилась над краем утеса и ощутила сильный удар воздуха — атлантический ветер налетал на утесы и поднимался вверх, не просто поддерживая Морин, но и отталкивая ее назад.
— Здесь между нами и Америкой ничего нет! — прокричал сквозь гул ветра отец. — Только вот это бурное море.
Морин и сама не поняла, почему ее так взволновала эта мысль.
— А мы когда-нибудь туда поедем? — спросила она.
Это был вполне естественный вопрос. Большинство знакомых ей фермерских семей, похоже, имели родню в Америке. Один из братьев Имонна и два его дяди тоже отправились туда вместе с семьями. Но уезжали только достаточно обеспеченные люди. Бедняки не могли оплатить дорогу.
— А зачем, разве тебе хочется уехать из Клэра? — спросил отец.
— Да никогда!
В другой раз они отправились к устью Шаннон и наблюдали за тем, как рыбаки выходят в море на маленьких куррахах, сооруженных из шкур.
— Земли вдоль Шаннон — сплошь затопляемые низины, — сказал Имонн. — Есть голубые низины, так мы их называем, с прекрасной почвой, но есть черные низины с удивительно плодородной почвой. Там вообще можно снять двадцать урожаев, прежде чем тебе понадобится вносить удобрения. — Он произнес это с такой гордостью, словно все черные низины принадлежали ему лично.
Но в основном Имонн ездил в местный городок Эннис, садясь в тележку рано утром и возвращаясь в сумерки. Но если он предлагал Морин поехать с ним, она старалась найти предлог, чтобы отказаться. Она боялась ездить в Эннис.
Город был невелик, но играл важную роль в жизни округи. Баржи, доставлявшие товары от северных фьордов к широкому устью реки Шаннон, шли вверх по реке Фергус к Эннису, который имел скотный рынок и здание суда. В городе можно было купить все, что угодно. Как-то раз, помнила Морин, отец очень дешево купил полную повозку морских водорослей, которые привезли из устья Шаннон. Когда вернулись домой, отец попросил Морин помочь ему раскидать водоросли по картофельному полю.
— Они кормят почву, — объяснил он. — Ниже по побережью их вообще используют вместо навоза.
Но дорогу до Энниса Морин ненавидела.
В Ирландии веками было множество безземельного народа. В каком-то смысле это являлось результатом естественных процессов. Когда земли какого-нибудь вождя делились между его сыновьями, те вскоре забирали землю у крупных арендаторов и делили ее на мелкие участки. Арендаторы, в свою очередь, тоже делили свою землю, и так далее, пока не доходило до кусков в два-три акра с небольшим коттеджем, и одновременно появлялись совсем не имевшие земли рабочие. А Кромвель, уничтожив целый пласт ирландских лендлордов в пользу англичан, лишь поднял еще одну волну таких вытеснений.
И именно благодаря этому процессу в последнее столетие так быстро распространился питательный картофель. Поскольку они могли позволить себе жить на земле и существовать за счет небольших наделов, отец Имонна, а до него и дед женились очень молодыми и производили на свет множество детей. Да и самому Имонну было всего двадцать, когда он женился. И кто знает, сколькими детьми он мог обзавестись? Даже самые бедные обитатели коттеджей с крошечными клочками земли могли выжить. И в результате население Ирландии невероятно увеличилось. Оно уже достигло семи миллионов и продолжало расти. Ирландия стала одной из самых густонаселенных стран в Европе. И конечно, неизбежным образом цены на продукты и землю поднимались.
— Лендлорд может потребовать высокую цену за свою землю, а богатые фермеры вполне могут заплатить. Нам повезло, — объяснял Морин отец. — Но некоторые крестьяне с трудом собирают деньги на арендную плату.
Те же, кто заплатить не мог, вынуждены были оставить землю и наниматься в батраки или искать другой способ выжить. В трущобах Лондона или в Либертисе Дублина городские бедняки встречались на каждом шагу. Но теперь и в сельской местности в Ирландии возник и распространился новый феномен: трущобы сельских жителей.
Начинались они примерно в миле от Энниса. Одни представляли собой хижины с крышами, другие были просто шалаши или землянки. Некоторые семьи могли взять в аренду клочок земли для выращивания картошки на один сезон; другие и того не имели. Работу они искали везде, где могли, но иногда не находили ничего. Вдоль всех дорог, ведущих к Эннису, картина была одной и той же. И Морин, проезжая мимо мужчин с лицами, полными отчаяния, мимо женщин и детей в отрепьях, каждый раз содрогалась.
— А с нами такое может случиться? — как-то раз спросила она отца, когда ей было еще пять лет.
— Никогда! — уверенно ответил Имонн.
— А мы не можем им помочь?
— Их слишком много, — печально улыбнулся отец. — Но я рад, что тебе этого хочется.
Морин потрясло тихое бессилие, прозвучавшее в голосе отца. До того момента ей казалось, что он мог бы что-то изменить. Имонн знал: если они вместе поедут той дорогой, дочь не успокоится до тех пор, пока он не даст ей несколько пенни, чтобы бросить детям, мимо которых они проезжали. И хотя Морин никогда об этом не говорила, именно эти трущобы заставляли ее отрицательно качать головой, когда отец спрашивал, не хочет ли она поехать с ним в город. Однако в прошлом году она задала другой вопрос:
— А Дэниел О’Коннелл может что-нибудь сделать для них?
И тут ее отец слегка взбодрился.
— Возможно. — Он кивнул. — Если кто-то и может, то, пожалуй, О’Коннелл.
А теперь Морин огорчалась из-за того, что впервые на ее памяти между ее родителями произошла размолвка, и причиной, скорее всего, стал как раз Дэниел О’Коннелл.
Морин однажды слышала его речь. Отец взял ее с собой тогда, но мать поехать отказалась. Великий человек прибыл из своего дома в горах в графстве Керри, чтобы выступить перед огромной толпой, собравшейся на поле рядом с Лимериком. Он стоял на телеге. Морин с отцом находились довольно далеко, но видели его хорошо, потому что он оказался даже крупнее, чем Имонн, с широким веселым лицом и огромной гривой волнистых каштановых волос.
Он обращался к ним на ирландском и на английском. Как и многие в этих краях, он мог легко переходить с одного языка на другой, иной раз смешивая их. Морин не все поняла из его выступления, но люди понимали и одобрительно гудели. Морин в основном запомнила не то, что он говорил, а удивительный музыкальный звук его голоса — иногда тихого, иногда взлетавшего в бурном темпе. Когда О’Коннелл понижал голос, вся толпа затихала, ловя каждое его слово.
