— Как только мы будем уверены, что тебя никто не выдал, ты сможешь вернуться, — сказала Джорджиана внуку.
Восстание Роберта Эммета было весьма коротким. И как восстание оно потерпело полный крах. Люди из Уэксфорда, полночи искавшие Эммета, в конце концов разошлись в разные стороны, как и все остальные. Рассел, Гамильтон и их друзья поняли, что в Ульстере весьма скептично смотрят на перспективу события — на что были причины, — и в итоге Ульстер так и не восстал. Толпы на дублинских улицах просто разогнали солдаты, но не раньше, чем пьяницы успели убить нескольких человек, включая одного судью и одного церковника, чему Джорджиана сама была свидетельницей. Около дюжины человек с копьями арестовали, и бóльшую часть из них позже казнили. Других выслали из страны. Но это и все. Хотя правительство еще несколько недель ожидало беспорядков.
Но ничего не случилось, вожди исчезли, Наполеона же интересовали другие дела. Почти все руководители бунта, кроме двоих, растаяли за границей.
Эммет остался в Ирландии. Хотя его терзало чувство вины за бессмысленные смерти, все же главной причиной того, что он остался поблизости от Ратфарнема, была Сара Карран, девушка, за которой он ухаживал. Он умолял ее бежать с ним в Америку. Если бы она согласилась, он эмигрировал бы и превратился бы для истории в имя, которое упоминается в сносках. Но вышло так, что его нашли и арестовали через месяц с небольшим после неудачной попытки восстания.
Шестнадцатилетнюю девушку, которая смотрела за его домом, тоже бросили в тюрьму. Поскольку она была дочерью простого фермера, на допросах с ней не церемонились. Однако по отношению к Саре Карран власти вели себя прилично: ее допрашивали весьма вежливо, как дочь джентльмена. Но и она подверглась наказанию за любовь к Роберту Эммету. Ее отец, адвокат с либеральными взглядами, теперь был полон желания продемонстрировать свою преданность властям, а потому выгнал дочь из дому и навсегда отказался от нее.
Произошло и еще одно несчастье. Рассел, настаивавший на продолжении восстания, но не сумевший поднять Ульстер, вернулся в Дублин в тщетной надежде спасти Эммета из тюрьмы. Там его схватили и казнили. Некоторые его друзья полагали, что он сам искал мученической смерти.
Но для Джорджианы все это в целом выглядело как одно величайшее несчастье. Прошло совсем немного времени, и правительство, исказив древнее пророчество, заявило, что бунт целиком и полностью был делом рук католиков.
— Да как они могут такое говорить! — возмущался Макгоуэн. — Ведь Эммет — протестант, а именно он стоял во главе заговора! Не понимаю.
И даже консервативную Римскую церковь обвинили в соучастии, поскольку, доказывали власти, заговорщики наверняка должны были обо всем рассказывать своим священникам на исповеди. В общем, дух Геркулеса по-прежнему витал над господствующим меньшинством.
Но вот сам лорд Маунтуолш был мертв.
Прошла неделя, прежде чем определенный запах заставил людей по соседству искать его источник. К тому времени уже было известно об исчезновении лорда. Джорджиана лично отправилась на опознание. В том, что кто-то из бунтовщиков убил столь ненавистного представителя власти, не было ничего удивительного, но вот как он вообще забрел в такое место, осталось загадкой. Его слуги только и знали, что он ушел из дому в спешке. А военный патруль, осматривавший склады в конце ночи бунта, доложил об обнаружении пустого двухколесного кеба, кого-то ожидавшего. Но позже кеб исчез, а кебмена так и не нашли. Так что все это осталось тайной, но Джорджиана не испытывала желания ее раскрывать.
— На самом деле, — частенько повторяла она по мере того, как шло время, — в итоге победил молодой Эммет.
И действительно, хотя при жизни Роберту Эммету не слишком везло, история приготовила ему место в пантеоне героев. В том сентябре, когда Эммета судили, он пренебрег защитой, но, когда его объявили виновным, потребовал дать ему последнее слово и произнес речь, которую услышала вся Ирландия и которой восхищались даже его обвинители.
— Я была там, — с удовольствием напоминала Джорджиана знакомым. — Судья пытался его перебить, но он сказал все до конца. И какой же у него был талант! Я слышала и Граттана, и многих других, но Эммет превзошел их всех.
Эммет, используя все то, что уже писал в своих манифестах, но добавив еще и то, что подсказало ему вдохновение в последний момент, так завершил свою речь, что она вошла в анналы национальных легенд. И заявил, что просит лишь одного: покинуть этот мир в тишине. Его благородные мотивы не нуждались в объяснении.
Пусть и они, и я отдохнем во мраке и мире, и пусть моя могила остается необозначенной, пока не придут другие времена и другие люди, способные судить справедливо. Когда моя страна займет свое место среди народов земли, тогда, но не ранее, пусть напишут для меня эпитафию.
Его слова породили эхо, и этот отзвук никогда уже не затихал в сердце Ирландии.
В марте следующего года Уильям Уолш, живший в Филадельфии, был весьма удивлен, получив от бабушки письмо, в котором, прежде всего, говорилось о том, что следствие по делу о бунте завершено, а его имя ни разу так и не было упомянуто и он может спокойно возвращаться домой. А во-вторых, бабушка сообщала, что он должен вернуться немедленно, потому что теперь стал графом Маунтуолшем.
Голод
1828 год
На свете не было никого лучше ее отца. Когда он подхватывал ее большими сильными руками и смотрел на нее смеющимися глазами, она знала: во всем графстве Клэр нет больше таких храбрых и сильных людей.
И потому от слов матери, высказавшей опасения по поводу того, что может сделать с ним агент мистер Каллан, Морин просто отмахнулась. Отец мог раздавить маленького мистера Каллана одной рукой, подумала она.
Не многие решились бы бросить вызов Имонну Мэддену. Он был младшим из четверых братьев, но самым крупным. И все они были гордыми.
— С отцовской стороны есть Мэддены, владеющие замечательными поместьями во многих частях Ирландии. С материнской стороны мы потомки самого Бриана Бору, — говорил Морин отец. — Ну, вместе с другими О’Брайенами, конечно, — допускал он.
В богатых зеленых землях у Лимерика знатный О’Брайен владел огромным замком и имением Дромоленд. Несколько крупных землевладельцев О’Брайенов жили в Клэре. Семья его матери, возможно, и была всего лишь семьей скромных фермеров-арендаторов, но все равно они чувствовали себя пусть отдаленными, но потомками того же великого рода.
Имонн был не только крупным и сильным, но и бегал как олень. И любил хёрлинг: он мог поймать мяч в воздухе и тут же помчаться с ним, и все это происходило в едином движении, изумлявшем зрителей.
— Твой отец еще и прекрасный танцор, — говорила Морин ее мать.
В молодости Имонн, до женитьбы на матери Морин, прославился своими буйными проказами и выходками. Лет десять назад один лендлорд, живший в нескольких милях от них, через месяц после смерти мужа угрожал вдове выгнать ее из дома, так у него сгорел амбар, а несколько коров каким-то образом покалечились темной ночью. Лендлорд понял послание, вдова осталась в своем доме и была освобождена от платы. Большинство людей верили, что налет возглавлял Имонн Мэдден, и это сделало его чем-то вроде героя среди местных.
