Пора было уходить. Бросив меч, Финн О’Бирн перешел улицу. И через несколько мгновений исчез в темноте.
Джорджиана была мрачна. Ее кучер нервничал. Он до сих пор понятия не имел, почему его хозяйка вот так мечется по городу, однако дела оборачивались плохо.
Недавно на улицах возле собора Христа они столкнулись с большой группой мужчин, которые остановили карету и спросили, вполне вежливо, не видели ли они молодого человека во главе отряда.
— Я тоже кое-кого ищу, — сообщила им Джорджиана и описала Уильяма. Но они его не знали. — А вы откуда? — спросила она.
Они из Уэксфорда, ответили ей мужчины и пошли дальше. Но теперь улицы наполнялись толпами людей, пребывавших явно в другом настроении.
— Езжай вон туда! — приказала Джорджиана.
— Но так мы попадем в Либертис, миледи, — предупредил кучер.
Но она потребовала ехать в ту сторону.
Слух о восстании разлетелся, как степной пожар. Некоторые мужчины, пьянствовавшие в трактирах, имели при себе оружие. Толпы, как правило полупьяные, стали собираться на улицах, крича о бунте.
Но Джорджиане было плевать на это. Она была уже неподалеку от Дублинского замка, где по улицам ходили военные патрули, и она ездила к причалам. Теперь она собиралась отправиться в Либертис. Если там был шанс увидеть внука, Джорджиана не собиралась этот шанс упускать. Они пересекли Френсис-стрит. Несколько раз шумные толпы мужчин и женщин не давали им проехать и даже колотили по стенкам кареты. Но когда какой-то тип ткнул кучера в ребра копьем, Джорджиана поняла, что не может просить его ехать дальше.
— Вернемся на Томас-стрит, — сказала она. — Она шире этих улочек, и оттуда мы доберемся до собора Христа.
Но, выехав на Томас-стрит, они обнаружили, что проехать здесь невозможно. Там собралась толпа в несколько сот человек. И по их крикам и ругательствам нетрудно было понять, что настроение у них хуже некуда. Они как раз остановили посреди улицы какой-то экипаж. У нескольких мужчин были в руках фонари. В их свете Джорджиана заметила блеск копий. Кучер того экипажа попытался погнать лошадей вперед, но их тут же схватили за уздечки. Открыв дверцы, мужчины вытащили наружу пожилого джентльмена. Потом еще одного мужчину, судя по всему служителя Церкви. Джорджиана услышала крики. Пожилого джентльмена начали бить ногами. Потом несколько копий, как будто сами по себе, устремились в одну точку. Джорджиана видела это поверх голов толпы. Одно из копий во что-то вонзилось. Потом другое. Толпа взревела. Они пронзили церковника.
Кучер Джорджианы пытался развернуть карету, но толпа, словно приливная волна, уже хлынула к ним. В дверцу заколотили.
Делать было нечего. Джорджиана опустила окно и выглянула.
— Чего вы хотите? — громко спросила она.
— Женщина! Здесь женщина! — крикнул кто-то.
Один из мужчин вспрыгнул на подножку кареты и сунул голову внутрь.
— Это просто женщина, одна! — сообщил он своим.
И толпа медленно расступилась, дав проехать карете Джорджианы. Она старалась не смотреть туда, где лежали двое растерзанных мужчин. Карета медленно двигалась к собору Христа.
А дальше все случилось так быстро, что Джорджиана даже не успела испугаться. Какой-то мужчина бросился к карете и ловко вскочил внутрь, так что Джорджиана и не вскрикнула. А кучер его вообще не заметил. Джорджиана задохнулась, готовясь защищаться. Но злоумышленник просто упал на сиденье.
— Езжайте по Вайнтаверн-стрит, быстрее! — произнес знакомый Джорджиане голос.
И с огромным облегчением она поняла, что это Джон Макгоуэн.
Он ничего не стал объяснять, просто тихо говорил ей, куда направить карету. Через несколько мгновений они уже снова катили на запад, в сторону причалов, потом повернули на какую-то узкую улочку, и наконец Макгоуэн попросил остановиться у темного переулка.
— Велите кучеру подождать и, что бы ни увидели, не говорите ни слова, — сказал он.
Макгоуэн исчез в темноте переулка и какое-то время отсутствовал. Наконец он появился снова, почти таща на себе человека с перевязанной головой. Он втолкнул его в карету и крикнул кучеру:
— Это мой племянник! Чертовы бунтовщики напали на него. Будет лучше, если ты сейчас поедешь вдоль причалов к Колледж-Грин.
Снова очутившись в карете, он наклонился к человеку, лежавшему на полу и тихо стонавшему, и прошептал:
— Тише, тише, ради Бога, тише! Ты сейчас в карете твоей бабушки, все кончено.
Потом он шепотом обменялся несколькими словами с Джорджианой, и та, когда они подъехали к Колледж-Грин, сказала громко, чтобы ее услышал кучер:
— Нет, ничего такого вы не сделаете! Отвезем молодого человека в мой дом, он останется у меня на ночь. — И приказала кучеру: — Езжай прямо домой!
А уж в ее доме было совсем нетрудно отвести перевязанного молодого человека наверх по освещенной лестнице, в спальню, и никто понятия не имел, кто он такой. Там Макгоуэн остался с юношей, а Джорджиана с кучером стали рассказывать слугам, как их чуть не убили бунтовщики и они же напали на его племянника. Когда повар приготовил чашку мясного бульона и кувшин теплого кларета, Джорджиана настояла на том, чтобы самой отнести все пострадавшему.
— Мне пришлось здорово стукнуть его по голове пистолетом, — начал объяснять Макгоуэн, когда все трое закрылись в спальне. — Потом я заткнул ему рот кляпом, связал и оставил в переулке, молясь, чтобы никто не нашел его до моего возвращения. Думал взять повозку у себя дома, но тут — слава Провидению! — я узнал вашу карету.
— Но восстание… — слабым голосом произнес Уильям.
— Все кончено, Уильям. Ты сам видел, что все рушится, еще до того, как ушел Эммет. Сейчас на улицах только разная пьянь. Они уже убили нескольких ни в чем не повинных людей и едва не убили твою бабушку. Тебе сейчас следует отдохнуть. Никто не знает, кто ты такой, и это только к лучшему. Мы решим, что делать, к утру, когда будем знать больше.
План разработала Джорджиана. На следующее утро она сама отправилась в Дублинский замок, чтобы заняться расспросами. Потом громко заявила там чиновникам, а после и слугам, когда вернулась домой, что ни дня больше не останется в Дублине, если правительство не в состоянии поддерживать порядок. Она практически приказала Макгоуэну сопровождать ее в Маунт-Уолш и взять с собой племянника. К концу утра они уже были в пути.
Ночь они провели в Уиклоу, где Макгоуэн занялся расспросами. А утром леди Маунтуолш закапризничала и пожелала сесть на корабль, который в тот день уходил в Бристоль. Племянник Макгоуэна должен был отправиться с ней в качестве слуги. Когда они высадились в Бристоле, молодой человек переоделся — между пристанью и гостиницей — и теперь уже был ее внуком Уильямом. Через неделю, имея при себе личные письма Джорджианы к ее родне в Филадельфии и доверительные письма к нескольким торговым домам, достопочтенный Уильям Уолш, который, насколько было известно, уже несколько лет не бывал в Ирландии, взошел на палубу корабля, отправлявшегося в Америку.
