Особенно активен был Геркулес. И оказалось нетрудно убедить флегматичных английских джентльменов в лондонском парламенте, будто католическая угроза 1641 года до сих пор жива.
— Видит Бог, — говорили они после бесед с Геркулесом, — он ведь там родился и вырос, значит должен знать.
Но самых больших результатов добился Фицгиббон, который снова надавил на короля Георга.
— Я не хочу иметь в своем парламенте католиков, — повторял старый король. — Что бы там Питт ни думал. Это противоречит моей коронационной клятве.
И хотя в строгом смысле это было неверно, а Питт обрушивал на него всю тяжесть доказательств и личного влияния, ничто не могло сломить барьер королевской честности и королевского упрямства. Питт, бывший человеком слова, с почетом ушел в отставку.
Но ирландским католикам никакой пользы от этого не было.
— Сначала Кромвель отобрал у католиков все земли, потом король Вильгельм пообещал им права, но вместо этого мы получили закон о штрафах. А теперь нас снова предали! Англичанам никогда нельзя доверять!
Именно так теперь видел все Джон Макгоуэн. И так видели это «Объединенные ирландцы» по всему острову и те, что уехали в Париж. Так же думал и Финн О’Бирн. Вот только ему самому это предательство дало новые возможности.
Обнаружилось это осенью 1801 года. Финн отправился повидать сэра Артура Баджа в его дублинском доме. Новоиспеченный рыцарь выслушал то, что сказал ему Финн, а потом написал некое письмо и велел отнести его лорду Маунтуолшу. Когда Финн, нервничая, пришел в дом на Сент-Стивенс-Грин, его впустили, заставив прождать всего полчаса, в кабинет новоиспеченного графа Маунтуолша.
Хотя Финн об этом даже не догадывался, он выбрал очень удачное время. Бадж, не слишком любивший Финна, но признававший его полезность, готов был оставить Дублин и окончательно перебраться в Ратконан, где его старый отец уже не мог в одиночку управляться с делами. И потому он отправил Финна к Геркулесу, представив его именно тем, кем тот был: мелким доносчиком, ожидавшим платы. Бадж предположил, что Геркулес, может быть, передаст Финна какому-нибудь мелкому чиновнику в Дублинском замке. Но даже Финн разглядел, что за внешней надменностью аристократа, перед которым предстала столь мелкая сошка, на самом деле скрывалось иное: граф был рад его видеть.
Объединение пошло не совсем так, как надеялся Геркулес. Хотя, конечно, у него теперь был высокий титул, а католики ничего не получили. И оба результата удовлетворяли Геркулеса. Но жизнь в Лондоне его разочаровала. Конечно, он осознавал, что его политическое положение там будет менее значительным. Он ведь всего один из нескольких ирландских пэров в огромном собрании. Однако он не догадывался о том, что ему придется страдать от потери общественного статуса. Это было едва уловимо и очевидно лишь для высокого класса, а еще для старших слуг, которые буквально нюхом чуяли такие различия. Но факт оставался фактом: в высшем свете Лондона ирландский пэр, пусть даже граф, заседающий в палате лордов, — это совсем не то же самое, что лорд английский. Его древнее происхождение и знатность признавались, да, а вот титул — не совсем. Таких английские аристократы считали людьми не их круга. Но еще важнее было то, что солидное по ирландским меркам состояние Геркулеса выглядело жалким по сравнению с состояниями великих английских аристократов. И Геркулес, не имея влияния, обладая второстепенным титулом и второклассным состоянием, впервые в жизни оказался в положении, когда уже не мог бесцеремонно оскорблять и запугивать людей. И это расстраивало его сильнее всего.
Поэтому, сняв дом в Лондоне, он решил больше времени проводить в Дублине, где, как он равнодушно признавался, его ненавидели, но он представлял собой важную фигуру.
И тут ему мог очень пригодиться доносчик, присланный Баджем.
Ирландия могла находиться под защитой Соединенного Королевства, но это не значило, что остров пребывает в безопасности. В Европе вообще не было безопасных мест. Для угнетаемых во всех краях Франция оставалась символом свободы, равенства и братства, а ее правитель Наполеон был героем. Даже великие художники и композиторы вроде Бетховена верили в это. А в Ирландии такие, как Геркулес, с презрением говорили: «Даже самый жалкий крестьянин в Коннахте верит, что Бонапарт его освободит».
«Объединенные ирландцы», возможно, и утратили боевой дух после восстания, но, если бы героические французы появились на ирландских берегах, в одно мгновение все могло снова измениться. Но теперь велись переговоры с Францией о перемирии, и Корнуоллис отправился туда. Но едва ли мир между британской монархией и Французской республикой мог быть долгим. И в равной мере, по мнению Геркулеса, было непохоже, чтобы «Объединенные ирландцы» готовили что-нибудь новое. Более года назад Фицгиббон сказал ему: «Этот убогий маленький Роберт Эммет, которого я выгнал из Тринити, пытался затеять новые беспорядки здесь, в Дублине. Но мы это вовремя заметили, и если он опять нам попадется, то сядет в тюрьму». Недавно один шпион на континенте сообщил, что молодой Эммет оказался в составе делегации, обратившейся к Бонапарту за помощью.
Однако больше почти ничего не было известно. Назревал ли где-то новый заговор? Велись ли где-нибудь новые приготовления? Никто в Дублинском замке этого не знал. И потому Геркулес полагал, что если этот парень О’Бирн сумеет проникнуть в ряды «Объединенных ирландцев» и раздобыть какие-нибудь важные сведения, то сослужит полезную службу и тем самым повысит репутацию самого Геркулеса.
— Плачу я хорошо, — сказал он О’Бирну, — но только за то, что получаю. Ты будешь докладывать обо всем мне, и только мне.
Финн был в восторге от такой удачи.
После его ухода Геркулес долго сидел, задумчиво глядя в пространство перед собой. Потому что наем Финна О’Бирна был не единственным актом шпионажа, который предпринял в последнее время лорд.
Нетрудно догадаться, что, после того как молодой Уильям тайно бежал из Англии, кто-то снабжал его деньгами, и самым вероятным источником средств была, конечно, его бабушка. Потребовалось немало терпения, но недавно Геркулес все же сумел убедить свою мать нанять одного человека в качестве лакея в дом на Меррион-сквер. Этот парень умел открывать замки, а значит, должен был без труда отпереть тот ящик бюро Джорджианы, где, как знал Геркулес, она хранила личную корреспонденцию. Перед шпионом Геркулеса, человеком грамотным, была поставлена задача — переписывать письма. Если, как предполагал Геркулес, Уильям писал бабушке, то следовало знать содержание этих писем.
Геркулес не знал, в какой среде живет теперь его сын, но подозревал, что у него могут быть дружки вроде Эммета. Молодой Уильям отказался доносить на него в Тринити, что было ошеломляющим проявлением нелояльности. И возможно, теперь он, пусть и не по собственной воле, сообщит нечто важное.
Однако прошло около года, прежде чем Геркулес действительно получил из этого источника кое-что по-настоящему полезное.
Дорогая моя бабушка!
Мир, заключенный лордом Корнуоллисом, тянется до сих пор, и мы в Париже видим теперь куда больше гостей из Англии и Ирландии, чем прежде. Я продолжаю надеяться, что и ты как-нибудь приедешь сюда.
