— Я не хочу жить дома, как сын Эммета. Я хочу жить в колледже, как мой отец.
Его просьбу удовлетворили, и Уильям был тому рад.
В день его отъезда отец позвал сына в спальню для разговора наедине.
Смерть старого Джорджа означала для Геркулеса перемену в общественном положении. Теперь он носил титул лорда Маунтуолша и более не занимал место в ирландской палате общин, куда ему приходилось избираться, хотя его всегда поддерживали три семьи друзей и с десяток послушных свободных землевладельцев. Выборы оскорбляли его чувство правильности, пристойности. Нет, теперь ему предстояло сидеть в ирландской палате лордов по утвержденному наследственному праву. Со дня похорон его отца слуги и мастеровые уважительно называли его «милорд». Но наверное, еще приятнее для Геркулеса было то, что он получил письмо от знакомого аристократа, которое начиналось со слов «Дорогой лорд». Когда Геркулес выходил из дому, его грубая походка каким-то неощутимым образом становилась благородной; когда он говорил, то осознавал: все его суждения правильны… и не в простом, вульгарном смысле, а потому, что исходили от него. И хотя он никогда не был опытен в вежливых аристократических речах, все-таки можно было сказать, что за несколько коротких недель он облачился в горностаевую мантию помпезности, и это одеяние весьма неплохо легло на его плечи.
Он благодушно посмотрел на старшего сына:
— Итак, Уильям, ты отправляешься в Тринити.
— Да, отец.
— Я сам провел там счастливые годы и уверен, тебя ждет то же самое. — Он улыбнулся. — Но прежде чем ты уедешь, Уильям, я хочу кое-что сказать тебе как отец. — Он показал на диван у стены. — Давай-ка садись рядом со мной, сынок.
Уильяму никогда прежде не приходилось откровенничать с отцом, поскольку Геркулес никогда не был склонен к подобной интимности. И потому Уильям с ощущением, что сейчас ему откроется нечто важное, слушал предельно внимательно.
— Ты скоро станешь молодым мужчиной, — начал отец. — Ну, вообще-то, я думаю, ты уже мужчина. И знаю, у тебя доброе сердце.
— Спасибо, отец.
— Я ожидаю, что однажды ты тоже придешь в парламент, как это сделал я. И конечно же, со временем превзойдешь меня. — Он на мгновение опустил руку на плечо сына. — В нашем положении есть свои привилегии, Уильям. Но вместе с ними приходит и ответственность. И мы с тобой также должны быть готовы принять ее. Впрочем, я уверен, что ты готов, ведь так?
— Да, отец.
— Очень хорошо. Я никому не доверяю больше, чем собственному сыну, и надеюсь, ты знаешь, что всегда можешь довериться мне.
— Спасибо, отец.
— С этого момента мы с тобой будем действовать как команда. — Геркулес немного помолчал. — Хотя о некоторых вещах я пока не могу рассказать даже тебе, Уильям. Но последние вести весьма тревожат. Есть люди, и многие из них находятся здесь, в Дублине, которые замышляют действия, способные уничтожить этот остров. Эти люди болтают о свободе, и некоторые, возможно, даже верят собственным словам, но если им дать волю, последствия могут оказаться прямо противоположными тому, чего они желают. Я говорю о вторжении наших врагов, о крови на улицах, о гибели не только тех, кто взялся за оружие, Уильям, но и тысяч ни в чем не повинных. Женщин и детей. Такое уже случалось прежде. И может произойти снова. Разве мы хотим этого?
— Нет, отец.
Пока Уильям чувствовал лишь легкое разочарование: все это он уже слышал.
— К счастью, — продолжил Геркулес, — нам известно гораздо больше, чем они думают. По всей Ирландии добрые люди постоянно настороже: джентльмены, порядочные торговцы, даже бедняки — люди с честными сердцами. Мы знаем много о том, что сейчас делается, и, осмелюсь сказать, слишком часто простых людей вводят в заблуждение. И еще мы знаем, Уильям, что есть некая группа, связанная с университетом и горящая желанием поймать в свои сети любого молодого человека, которого только сумеют охмурить. Они намереваются агитировать среди студентов. Они подойдут к тебе с дружеским видом, но в итоге их цель — воспользоваться несчастным юношей и в конце концов уничтожить его.
— Я буду осторожен, отец.
— Тебя, конечно, им никогда не одурачить. Но с другими такое может случиться. Поэтому я хочу, чтобы ты был не просто осторожен, Уильям. Я хочу, чтобы ты был бдителен. Если ты заметишь что-нибудь, как тебе кажется, подозрительное, а ты не можешь знать, насколько все может оказаться важным, я хочу, чтобы ты промолчал, но рассказал бы мне. Я знаю, как провести правильное расследование. Даже таким простым способом ты можешь оказать огромную услугу своей стране. — Геркулес помолчал, серьезно глядя на сына, а потом снова положил руку ему на плечо. — Ты можешь подумать, что такие действия не слишком благородны. И человек, вызвавший опасения, может даже быть твоим другом. Но на нас возложен высший долг, на тебя и меня. И я считаю, что лучшая услуга твоим друзьям — это спасение их от поступков, о которых они позже будут горько сожалеть.
— Да, я понимаю. — Уильям выждал немного. — Что-то еще, отец?
— Нет, Уильям, думаю, это все. — Геркулес кивнул, а потом, видимо вспомнив то, что некогда говорил ему самому отец, добавил: — Да благословит тебя Господь, мой мальчик!
Десять минут спустя младший брат нашел Уильяма сидящим на кровати и уныло смотрящим в окно.
— В чем дело, Уильям?
— Отец решил со мной поговорить. — Уильям продолжал таращиться в окно.
— О!.. И что он сказал?
— Что я должен шпионить за друзьями, когда буду учиться в Тринити.
— Ох, Уильям! Лучше бы тебе никогда такого не делать.
— Я должен стать правительственным доносчиком. Он говорит, таков мой долг. — Уильям немного помолчал. — И представляешь, это было все, о чем он говорил. И ничего больше. — Уильям повернулся к брату. На его глазах выступили слезы. — Думаю, другого и ждать незачем. Вот и вся любовь моего отца.
В течение следующих месяцев Уильям наслаждался студенческой жизнью и занятиями. Они занимали бóльшую часть его времени, и, хотя молодежь в Тринити отлично умела развлекаться, занятия в Дублине, как частенько говорили, были куда более напряженными, чем в Оксфорде и Кембридже.
Ну а положение дел в Тринити-колледже было великолепным.
Ведь к этому времени Дублин стал, после Санкт-Петербурга, самой красивой столицей в Северной Европе. Огромные дворцы и здания Тринити сами по себе были величественны, но стоило войти в главные ворота на территорию Колледж-Грин, и взору представало грандиозное здание парламента. Мимо него Дейм-стрит шла к театру, потом к Дублинскому замку и Королевской бирже, еще одному прекрасному зданию в классическом стиле.
А если пройти несколько ярдов к берегу Лиффи, то на другом берегу реки радовал глаз впечатляющий фасад уже законченного здания таможни. А чуть выше по течению можно было увидеть круглое, с куполом здание четырех судов. И везде вокруг, по обе стороны реки, раскинулись широкие улицы и площади георгианского Дублина, уютно устроившись рядом с заливом и под взглядом вечных и нестареющих гор Уиклоу.
