Патрику нравился старый Эммет. Кстати, вряд ли он был так уж стар: должно быть, ему чуть за семьдесят, предполагал Патрик. Но Эммет уже работал неполный день и немалую часть своего времени уделял маленькому, но приятному клочку земли, который имел к югу от города. Много лет подряд он был управляющим госпиталем, основанным на наследство настоятеля Свифта, и прекрасно знал отца Патрика и всегда с радостью рассказывал Патрику веселые истории о молодости его отца. Было отлично известно, что добрый доктор поддерживает дело патриотов и защиты католицизма.
— Хотя, осмелюсь сказать, — заметил он в разговоре с Патриком, — лучше об этом не рассуждать слишком громко при нынешних обстоятельствах. — И он бросил на Патрика многозначительный взгляд. — Опасные времена, Уолш. Опасные времена.
— А-а… — уклончиво пробормотал Патрик.
Если старый доктор Эммет и поддерживал все это, то, по мнению Патрика, его поддержка не шла дальше цветистых речей или любезных споров. Патрик и вообразить не мог бы, чтобы добрый доктор вышел на улицу с мушкетом в руках. Но он не был и до конца уверен в осмотрительности доктора.
— Вы привели с собой сына, — сказал он, чтобы сменить тему.
— Да, Роберта. Вы с ним не знакомы?
— Нет, не пришлось.
Патрик прежде не видел этого молодого человека, но знал его старшего брата Тома Эммета, юриста. Знал он и то, что Том Эммет — близкий друг Уолфа Тона и, без сомнения, осведомлен о целях поездки Тона во Францию. Но знал ли все это старый доктор? Патрик предполагал, что, скорее всего, не знал. Поэтому он спокойно слушал рассуждения доктора о математических способностях Роберта, о важности математики в целом, пока не прозвучало приглашение к столу.
Ужин был роскошным. Накануне из поместья в Фингале прикатила телега со всем, что только можно было там найти. Овощи, сыры, огромная часть коровьей туши, копченый окорок и фрукты, свежие и засахаренные, из которых повар соорудил несколько десертов, включая и фруктовое желе столь изысканной формы, что все гости разом заявили: ничего подобного они никогда не видели. Ужин подавали десять лакеев. Столовый сервиз с фамильными гербами и баронской короной был привезен из Китая. Маунтуолши, безусловно, процветали, да и почему бы им не процветать?
Лорд и леди Маунтуолш сидели напротив друг друга в середине большого стола, а поскольку среди гостей женщин оказалось больше, чем мужчин, Патрика и юного Уильяма посадили рядом на одной из сторон. Патрик ничего не имел против. Из-за антипатии Геркулеса ему редко предоставлялась возможность поговорить с Уильямом, и он был рад увидеть в нем весьма приятного и открытого юношу. Уильям, похоже, был умен, а его сходство со старым Фортунатом просто поражало. Патрик аккуратно уводил разговор подальше от политических тем, способных как-то задеть отца Уильяма, и сожалел о том, что по той же самой причине не может пригласить его к себе и познакомить с Бригид и их детьми. Они как раз принялись за фруктовое желе, когда, застав Патрика врасплох, молодой Уильям сам заговорил на эту тему.
— А почему вы не поддерживаете отношения с моим отцом? — неожиданно спросил он.
Патрик замялся. Ему хотелось быть честным с этим мальчиком, но приходилось проявлять осторожность.
— Твой отец — замечательный человек, — начал Патрик. Он счел это необходимой ложью. — И я весьма уважаю его. — (Еще одна ложь.) — Но я происхожу из католической ветви нашего рода и поддерживаю политическую линию, которую он считает не только неправильной, но и опасной. А значит, у него есть все причины недолюбливать меня, и потому, чтобы избежать ссор, он меня просто избегает.
— И таких разногласий достаточно для того, чтобы разрушить родственные связи?
— Так всегда было. Да.
— Но вы мне не кажетесь таким уж плохим.
— Ты меня не знаешь. — Патрик улыбнулся. — Если какой-нибудь родственник тебя оскорбляет, лучше просто держаться от него подальше. Наверное, твой отец прав, поступая так, как он поступает.
И именно в это мгновение в дверях столовой появился Геркулес Уолш.
Со своего места Патрик видел, как на лице Джорджианы на мгновение отразилось сильное опасение. Но Геркулес ничего не заметил. А вот лорд Маунтуолш, имевший полувековой опыт политика, и глазом не моргнул. Приходилось лишь восхищаться им. Мгновенно взяв себя в руки, он буквально просиял при виде сына.
— Дорогой мой мальчик! Ты только что приехал? Прошу, поскорее присоединяйся к нам. Принеси ему стул! — бросил он какому-то лакею. — Я просто безумно рад видеть тебя.
Лгать этот старый лис умел отлично.
— Я вернулся домой и узнал, что мой сын здесь, у вас, — ровным тоном произнес Геркулес.
— Да, здесь. Иди сюда, Уильям, — позвал лорд. — Поздоровайся с отцом.
Но было уже поздно. Взгляд Геркулеса обежал стол. Его глаза остановились на докторе Эммете, и видно было отразившееся в них отвращение; потом, не обратив внимания на священника и одного из малозначащих политиков, Геркулес уставился на Уильяма и Патрика.
— Уильям, встань! — холодно велел он. — Ты уезжаешь!
Гости застыли.
— Ты в моем доме, Геркулес! — Сердитый голос его отца нарушил неловкое молчание.
Геркулес продолжал пристально смотреть на сына, совершенно не обращая внимания на лорда Маунтуолша.
— Я сказал, — повторил его отец немного громче, — что вы в моем доме, сэр.
— А мне плевать! — Геркулес не удостоил отца взглядом, продолжая таращиться на Патрика. — Поскольку здесь я вижу некоторую компанию…
И тут наконец, когда юный Уильям, побагровев от стыда и растерянности, начал подниматься с места, Геркулес вдруг повернулся и обвиняюще уставился на отца:
— Но мне не плевать на способ, с помощью которого ты заманил моего сына в ловушку, в такое общество, когда думал, что я ничего не узнаю.
— Геркулес! — воскликнула его мать. — Это несправедливо!
— А я считаю все это, — Геркулес повысил голос, произнеся с ядовитой яростью последнее слово, — бесчестным!
Патрик видел, как вздрогнула и поморщилась Джорджиана, однако лорд Маунтуолш держался достойно, хотя его лицо потемнело.
— Так вы явились сюда, сэр, чтобы оскорбить своих отца и мать в их собственном доме и на глазах их гостей? Немедленно покиньте нас, сэр! — Он встал. — Убирайтесь, сэр! — закричал он вдруг во всю силу легких. — И прошу никогда более здесь не появляться!
Отвесив гостям высокомерный поклон, Геркулес развернулся и пошел к двери, а за ним с несчастным видом плелся его сын.
После этого ужин продолжился, хотя уже и не так весело.
А потом, в четверть первого ночи, лорд Маунтуолш, все еще яростно шагавший по спальне, внезапно упал, сраженный апоплексическим ударом, и мгновенно умер.
Приехав той осенью в Тринити-колледж, молодой Уильям Уолш сразу обратился с просьбой:
