Конал мог выпить эля, но всегда очень немного. Он никогда не говорил и не делал ничего такого, что могло бы оскорбить Баджа или ему подобных. С течением времени лендлорд стал приводить Конала в качестве примера того, что при мягком убеждении и твердом обращении ирландцы вполне могут стать трудолюбивыми и уважаемыми ремесленниками.
Что до самой Дейрдре, то она обрела счастье, покой, свою судьбу. За несколько дней до того, как они с Коналом поженились, дед отвел ее в сторонку и спросил:
— Ты уверена, Дейрдре, что именно этого ты хочешь?
Дейрдре удивилась тому, что он вообще задал такой вопрос, но уверила деда: да, это то, чего она хочет, и он больше ничего не сказал. И первые же месяцы ее замужней жизни полностью подтвердили ее выбор.
Если много лет назад Конал был маленьким мальчиком, которого Дейрдре защищала и поддерживала, то теперь, когда он стал молодым мужчиной, Дейрдре нашла в нем настоящего принца. Когда они занимались любовью, ей казалось, что являются одним целым, а в повседневной жизни они были словно две струны одного и того же инструмента.
Но все же в Конале всегда было что-то загадочное. Иной раз он сидел в одиночестве, погружаясь в некое состояние особой задумчивости, и Дейрдре приходилось ждать, когда он вернется. Как-то раз они отправились в горы, в Глендалох. Они стояли в горной тишине у верхнего озера, когда Дейрдре внезапно ощутила нечто странное — они как будто взлетели вместе, как туман над водой. И она подумала: «Я вышла замуж не просто за мужчину, а за духа».
Они были женаты почти год, когда Конал наконец рассказал ей правду о своей учебе в дублинской школе.
— Это было жуткое место, Дейрдре. Там было всего несколько мальчиков-католиков, и нас туда привезли, чтобы обратить в другую веру. Учителя смотрели на нас как на диких зверей, которых следовало укротить. И обращались с нами как с животными. С постели поднимали на рассвете, чтобы мы помыли полы до того, как проснутся мальчики-протестанты. И весь остальной день, кроме уроков, мы были просто рабами. А если мы пытались возразить, нас жестоко избивали. А уж сама учеба… — Конал с отвращением покачал головой.
— Было очень трудно?
— Трудно? Да ничего подобного. Смехотворно! Эти протестанты всегда от нас отставали. Я куда больше узнал от твоего деда в школе за изгородью, чем любой из них по окончании учебы.
— Так что же, все те протестанты невежественны?
— Так я не сказал бы. Тринити-колледж выпускает ученых с отличной репутацией, без сомнения. Но благотворительные школы вроде моей — это просто притоны какие-то. Потому-то я и ушел оттуда, как только смог, и стал столяром.
— А отцу ты об этом рассказывал?
— Нет. — Конал ненадолго умолк. — А какой смысл? У бедняги и без того хватало проблем, осмелюсь предположить.
Конал никогда не говорил о своей ссоре с отцом, а Дейрдре никогда не спрашивала. Но думала, что Конал считает отчасти своей виной то, что произошло с отцом, во что он превратился. И точно так же было очевидно, что Конал полон решимости доказать: сам он не страдает ни одной из отцовских слабостей.
— Помню, каким он был, когда я был еще совсем мальчишкой, — сказал как-то раз жене Конал. — И мне хотелось бы, — грустно добавил он, — чтобы он таким и оставался и дожил бы до того, чтобы увидеть своих внуков.
А недостатка во внуках не было. Дейрдре за эти годы родила их двенадцать, и хотя многие умерли от болезней или несчастных случаев, семеро все же превратились в сильных и здоровых взрослых людей.
Дейрдре и Конал никогда не сожалели о своем решении осесть в Ратконане. Здесь был дом их детства, здесь жил ее дед, которого они оба любили, а главное — они сами и их дети жили в окружении огромных открытых пространств в горах. И хотя Бреннаны, как заверял их дед, были ничуть не умнее всех поколений их предков, а О’Бирны по-прежнему глупо верили, что Ратконан и все в нем должно по праву принадлежать им, Дейрдре и Конал привыкли видеть этих людей с самого своего рождения, и они, вместе с другими местными семьями, стали как бы частью пейзажа.
А если у ее деда и оставались какие-то сомнения насчет Конала как мужа для его внучки, то очень быстро он эти сомнения похоронил. Понадобилось всего несколько месяцев для того, чтобы жизнь молодых вошла в ту колею, по которой и катила потом год за годом. Раз в неделю мужчины проводили вечер вместе. Конечно, на стол ставилось немного выпивки, но в основном они декламировали стихи или вместе читали книги.
— Лучшее в нашем браке — то, что я могу завершить свое образование! — со смехом говорил Дейрдре Конал.
А старый О’Тул хотя стал очень худым, но сохранил прежнюю остроту ума, продолжал учительствовать в деревне, рассказывал разные истории и декламировал стихи. Он дожил до восьмидесяти с лишним и еще за неделю до смерти продолжал учить детей.
Его похороны и поминки стали запоминающимся событием. Из пяти графств собрались люди, чтобы почтить память старого учителя. Хотя случилась и одна небольшая неприятность.
И виноват в том был Финн О’Бирн, человек довольно незначительный. Того же возраста, что и Конал, он считался вполне хорошим скотоводом и обзавелся целым выводком детей. Немало времени он проводил с Бреннанами, а вот с Коналом почти не общался. Тем не менее Конал как-то раз изготовил для него добротный дубовый стул, которым сам остался доволен. И поэтому Конал не ожидал ничего дурного, когда увидел Финна, шедшего к нему в вечер поминок. Невысокий, смуглый, с огромной растрепанной гривой черных волос, падавших на его плечи неопрятными завитками, он явно выпил лишнего.
— Полагаю, теперь ты станешь новым учителем, — заметил Финн, — с твоим-то образованием.
В том, как он держался, чувствовалось что-то оскорбительное, хотя Конал и не видел к тому причин.
— Вряд ли, Финн, — ответил он. — У меня и других дел слишком много.
На самом деле в последние годы они с О’Тулом уже обсуждали подобную возможность, но Конал не испытывал желания брать на себя такую ответственность, да у него и в самом деле было слишком много работы.
— А он бы этого хотел, Конал, — удержать место за семьей, Дейрдре ведь его внучка, а ты так много времени проводил в его компании. Столько часов читали вместе, каждую неделю…
Слова сами по себе были вполне безобидными, но по тому, как Финн их произносил и как он протянул слово «чита-а-ли», будто в этом было нечто дурное, стало окончательно ясно: Финн пытается оскорбить Конала.
— Да уж, Конал, только ты и годился ему в друзья.
Коналу никогда не приходило в голову, что его вечера со старым учителем могут чем-то обидеть Финна О’Бирна, но теперь было видно, что это именно так.
— Уверен, если бы ты к нам присоединился, тебе были бы рады, — сказал он.
Конечно, это было ложью, но выглядело вежливо.
— Ха! Финн О’Бирн рядом со стариком и его любимчиком! С особенным мальчиком. Мы же тебя в школе называли принцем. Пока тебя не отослали прочь, конечно. — Финн ядовито ухмыльнулся. — А все из-за твоего отца. Тоже, говорят, был великим читателем.
