— Он, видишь ли, близкий друг великого поэта Александра Поупа, — сказал Уолш.
Фортунат знал, что Свифту нравилось сочинять в Килке, потому что он находил причудливую свободу языка и воображения своего друга полезным контрастом к своей собственной язвительной иронии. А сочинение, над которым он нынче трудился, было воистину странным.
Оно выглядело как пародия на популярные книги о путешествиях: невероятная сказка о человеке по имени Гулливер, который отправлялся в разные воображаемые места: то на остров, населенный крошечным народцем, то в страну гигантов, то в мир, управляемый разумными лошадьми. Свифт даже сделал несколько набросков о путешествии на некий летающий остров.
— Мы тут подбирали названия для разных удивительных мест и существ, что встречались ему в путешествиях, — объяснил Шеридан. — Потому что имена и названия очень важны. Мы, например, уже назвали остров, где живут крошечные люди, Лилипутией. А наши разумные лошади называются «гуигнгнмы» — разве не напоминает лошадиное ржание? Но давай, Джонатан, поставь перед нами еще какие-нибудь задачки!
Поощряемый энтузиазмом друга, Свифт послушно прочел несколько эпизодов, и вся компания принялась напрягать мозги.
— Мы должны обшарить все уголки своего воображения! — заявил Шеридан. — Слова английские и французские, латинские или греческие, звукоподражание, ирландский… Вы представляете, Гаррет, настоятель Свифт немного знает даже кельтский! На ирландском он говорит не так хорошо, как вы или я, но он изучает наш родной язык, к его чести будь сказано.
Уолш и Свифт решили, что летающий остров должен называться Лапутой. И еще они одержали победу, когда придумали, как назвать неотесанных существ, раздражавших рассудительных лошадей, — еху. А Шеридан предложил название для маленьких, похожих на мышей существ, которыми любили закусывать еху.
— На латыни «мышь» — mus, а на ирландском — luc. Так что я предполагаю, что эти несчастные малыши должны называться люхимухсы. Разве вы буквально не видите их теперь?
Свифту очень понравилось. Но самый интересный выбор им пришлось сделать немного позже.
— В одной из земель, где побывал Гулливер, — пояснил он, — всякий, кто желает быть принятым королем, должен не просто простираться перед ним, как это принято на востоке, но еще и ползти к трону, слизывая по пути грязь с пола. И как мы это назовем?
За его словами последовало глубокое и продолжительное молчание. Уолш сдвинул брови. Шеридан уставился в пространство, углубившись в мысли. Наконец заговорил Гаррет Смит:
— По-ирландски «раб» — а человек, который так поступает, и есть раб, — trial, а «зло» и «грязь» — droch и drib. Так что можете назвать это место Трильдрогдриб или Тральдрогдриб.
Все переглянулись. Это было блестяще.
Потом вдруг в дальнем конце комнаты внезапно раздался смешок — со стола у стены, и труп сел.
— Блестяще! — повторил труп.
— О Боже! — воскликнул Шеридан. — Вы разбудили О’Тула!
Когда Шеридан сказал Гаррету, что здесь находятся сердце и души древней Ирландии, то не слишком ошибся. Вечер они провели за столом в теплой и сердечной обстановке. Разговор, конечно, в основном шел на английском, но если, например, О’Тул цитировал какие-то ирландские стихи, Шеридан просто слушал, а Уолш и настоятель Свифт одобрительно кивали. Через минуту-другую они могли заговорить на гэльском, и тогда две женщины, принесшие с кухни еду, с удовольствием остановились послушать, хотя в разговор не вступали. Только Тайди, на которого была возложена роль дворецкого, помалкивал, потому что никогда не хотел говорить на ирландском языке и совершенно не мог понять, зачем это нужно настоятелю. Тайди сумел бросить на Гаррета несколько презрительных взглядов, которые ясно выражали его мнение на тот счет, что молодому человеку следовало бы прислуживать за столом, а не сидеть рядом с остальными. Но этого никто не заметил, кроме самого Гаррета.
В центре внимания был О’Тул.
Фортунат раньше не встречался с Артом О’Тулом. Это был довольно молодой человек, слегка за тридцать. Светловолосый длинноногий парень с глазами как голубые озера, с тонким лицом и широким ртом и с высокими выступающими скулами… В воображении Уолша он сразу стал похож на светловолосую скрипку. Бóльшую часть года О’Тул жил со своей семьей в горах Уиклоу, но летом и в начале осени отправлялся бродить по дорогам, как это делали древние барды Ирландии с незапамятных времен, и везде его принимали с уважением. Чаще всего он демонстрировал свое искусство на скромных фермах и в деревушках перед коренными ирландцами, которые могли лишь накормить его и предоставить ночлег, но ведь он и делал то, что делал, просто из любви к искусству. Иногда на таких вечеринках он мог петь, притопывая ногой в ритм музыки, а ему аккомпанировали один-два местных скрипача. Но частенько он просто рассказывал легенды из старого ирландского фольклора. Однако лучше всего бывало, если у него случалось такое настроение, когда он, сам наигрывая на маленькой лире, которую носил с собой, начинал негромко напевать стихи собственного сочинения.
На острове были и другие поэты вроде него. И самым известный из них — Турлох О’Кэролан, поэт и музыкант, слепой от рождения.
— Слеп, как великий Гомер, — как-то раз сказал о нем Шеридан в разговоре с Фортунатом. — И с самой феноменальной памятью, какую только можно представить. А что до его стихов, так для тех, кто знаком с классической греческой литературой, я бы поставил его вровень с самим Пиндаром.
О’Кэролан жил в этих же краях и несколько раз бывал в Килке. О’Тул был моложе его на двадцать лет, но, по мнению многих, мог однажды стать равным ему.
Во время ужина поэт говорил мало, как бы сберегая себя для позднего представления, но если уж заговаривал, то делал это в приятной легкой манере. Фортунату было ясно: этот человек не только блестяще знает ирландскую поэзию, но и отлично знаком и с классической литературой, и даже с некоторыми новыми английскими авторами. Пил он только aqua vitae
[4].
— Я бы предложил тебе вина, Арт, — сказал Шеридан, — но знаю, ты предпочитаешь виски.
— Верно, — согласился поэт, — потому что обнаружил: если я выпью вина, мой ум затуманивается, а вот эта «вода жизни» на меня почти не действует, разве что в какой-то мере обостряет мои способности.
— Надо же, — весело заметил Шеридан, — а на меня так же действует кларет.
О’Тул обращался к Свифту с подчеркнутым уважением, а к Уолшу в светской манере, говоря, что слышал много хорошего о его брате Теренсе. Он также обменялся несколькими словами с Гарретом, но тот отвечал односложно, и Уолш предположил, что юноша, возможно, смущается, однако в какой-то момент он напрямую обратился к поэту:
— Из какой части Уиклоу вы пришли?
— Из верхней. По дороге к Глендалоху. То место называется Ратконан.
— А вы знаете Бреннанов?
