Фортунат тоже наблюдал за Гарретом.
Как только им показали их спальню с дубовой кроватью для Фортуната и удобной кушеткой для Гаррета, стало ясно, что Шеридан сгорает от желания продемонстрировать им свои владения, и потому они вскоре снова вышли во двор, с Шериданом и настоятелем, и отправились в огражденный стеной сад. Пока они спускались к воде, Шеридан буквально пускал пузыри от восторга.
— Вот эти розы, Уолш, ты еще не видел. Они посажены после твоего последнего визита. Лаванда изумительно сильно пахнет, так, да? Мне ее дал один джентльмен из Лондона. А вон там, мистер Смит, я предполагаю посадить ливанский кедр, когда сумею его раздобыть. — Показывая на лес, невысокие холмы и болота вокруг, он сообщил Гаррету: — Все это — край Шеридана. Это название — одно из старейших в Ирландии, вы ведь знаете. Говорят, О’Сиорданы приехали из Испании вскоре после прихода святого Патрика. У нас был огромный замок Тогхер, до появления Стронгбоу, и наши земли тянулись, — он сделал широкий жест рукой, — через весь Каван. — По легкой иронии во взгляде настоятеля Свифта Фортунат понял, что настоятель уже не раз слышал эту речь. — Мы потомки О’Рурков, принцев Литрима, принцев Слайго и Тирона, и потомки О’Коннора Дон… Я вам все это говорю для того, чтобы вы понимали: здесь вы найдете сердце и душу древней Ирландии.
— Непонятно, как это, если вы протестант, — грубо произнес Гаррет Смит.
Фортунат был уже готов вмешаться и выбранить юношу, но Шеридан отмахнулся от него.
— Вы правы. Это странно, ведь большинство Шериданов — католики. Но я вам расскажу, как это произошло. Более века назад мой дальний предок Доннхад О’Сиордан осиротел. Его взял в семью добрый английский церковнослужитель и воспитал в своей вере. Мой предок и сам стал священником и был близко знаком с Беделлом, епископом Килморским. — Шеридана уже понесло. — Вы слышали о Беделле? Он единственный из английских епископов читал проповеди на ирландском языке и даже перевел на ирландский Ветхий Завет. Он был хорошим человеком, и его любили в Каване. Любили настолько, что, когда в сорок первом году начался великий бунт, с его головы не упало ни волоска, его никто не тронул. Бунтовщики просто явились к нему и сказали, что ему бояться нечего, что он был бы последним англичанином, которого изгнали бы из Ирландии. А когда он умер, половина тех, кто провожал его гроб, были католиками, ирландскими вождями. — Шеридан улыбнулся. — Как видите, Гаррет, наша история, поскольку это история живых людей, не всегда так проста, как нам бы того хотелось. И именно благодаря ему моя протестантская ветвь Шериданов, в которой было несколько служителей Церкви, старалась превратить Ирландскую церковь в гэльскую здесь, в Каване. — Он вздохнул. — Но обстоятельства были против нас.
В ответ на все это Гаррет промолчал, и Фортунат понятия не имел, что парень подумал о фамильной истории Шеридана.
— Идемте, — произнес Шеридан, — позвольте показать вам рат.
Похоже, рат Гаррету понравился. Энтузиазм Шеридана относительно театральных возможностей этого древнего земляного сооружения был заразителен, он даже умудрился немного расшевелить молодого человека.
— Гаррет, встаньте вот здесь, рядом со мной, и давайте прочтем знаменитый монолог из «Макбета». Книга не нужна. Я вам подскажу. «Кинжал ли это предо мной?..» — И он на память продолжил декламировать дальнейшие тридцать три строфы — что явно произвело впечатление на юношу. — Шекспир воистину хорош! — возвестил Шеридан, когда они закончили. — Но на круглых сценах вроде этой следует ставить греческие драмы. Вам знакомы Софокл, Еврипид? Нет? Прочтите их. Я вам дам книги. Говорят, древние ирландцы жили в Средиземноморье, — продолжил он, — и я в это верю. Посмотрите на воды Дублинского залива, Гаррет, посмотрите вдоль берега на юг, мимо вулканических холмов, и кого вы увидите встающим из мягких вод? Мананна мак Лира, нашего ирландского морского бога. А кто же он таков, если не сам Посейдон, греческий бог моря, только под другим именем? Мы греки, Гаррет, греки! — воскликнул он и тут же добавил тише: — Которыми завладели иезуиты. — Говоря это, Шеридан хитро покосился на юношу. — Подозреваю, и вы в душе иезуит, Гаррет, — сказал он, слегка поддразнивая собеседника. — У вас ум острый как бритва.
Фортунат наблюдал за всем этим с легким беспокойством, однако Гаррет как будто не был задет этим подшучиванием или скрытым за ним глубоким пониманием. Он лишь слегка наклонил голову, и это, похоже, вполне удовлетворило Шеридана.
Когда они возвращались к дому, Гаррет и Шеридан шли рядом и о чем-то тихо разговаривали, а Фортунат беседовал с настоятелем.
Во время всего этого спектакля Свифт слегка улыбался, но помалкивал. А теперь Уолш постарался разговорить его.
— Уже много лет я восхищаюсь Шериданом, — заметил Уолш. — Он кажется мне наилучшим представителем служителей Церкви — и у него лучшая школа в Ирландии. Я послал к нему своего сына. И театральные постановки его школы весьма известны. Но до сегодняшнего дня я не понимал, как сильна его страсть к театру. Он замечательный актер.
— Верно, — с сухой улыбкой согласился Свифт. — Кафедра проповедника и театральная сцена, Уолш, никогда не стояли далеко друг от друга.
— И он явно любит Килку. Я не встречал прежде человека, так восхищающегося своим домом.
— Я тоже, Уолш. И очень жаль. — Свифт чуть повысил голос, подчеркивая свои слова. — Очень жаль, что это место разрушается. Когда я был здесь в последний раз, в стене моей комнаты была трещина и оттуда так дуло, что я мерз даже в теплой одежде. И крыша протекает.
— Я все слышу! — крикнул Шеридан. — Ничего с крышей не случилось!
— Да ты не заметишь, если она вообще улетит, — возразил Свифт.
— А она и улетает время от времени, — весело сообщил ирландец, — летит, как птица, чтобы навестить какого-нибудь дядюшку в Корке, но всегда возвращается. Она только жалуется, — особым тоном добавил он, — если под ней вьют гнезда разные стрижи-свифты.
— Ха!
— Кроме того, ты ведь ни капельки не промок.
— Потому что дождя не было.
В доме Шеридан проводил их в большую, длинную комнату. Ставни уже закрыли, и в комнате было темно, но Фортунат видел центральный очаг, перед которым стояла большая скамья с мягкой обивкой, пара потертых кресел с подголовниками и небольшой стол, заваленный бумагами. В дальнем конце комнаты, у стены, приютился узкий длинный стол, без сомнения позаимствованный в каком-нибудь монастыре времен Тюдоров. И, только заметив, с каким изумлением смотрит туда Гаррет, Фортунат осознал, что на столе лежит нечто вроде длинного тощего трупа, словно подготовленного к поминкам. Шеридан бросил взгляд в ту сторону.
— Это О’Тул, — коротко сообщил он. И открыл одну из ставен. Потом, повернувшись к Свифту и показывая на бумаги, сказал: — Ну, Джонатан, давай продолжим. Возможно, наши друзья сумеют нам помочь.
Похоже, раньше оба мужчины занимались неким сочинением, которое готовил настоятель, но это была не проповедь или религиозный трактат, как узнали гости, а литературный текст. Уолш объяснил Гаррету, что Свифт, до того как получил должность в Ирландии, уже создал себе имя в Лондоне как редактор и писатель, сочинявший стихи и сатиры.
