— Здесь и вас двоих достаточно, я тут не нужен, — заметил Сэмюэль. — Но как только устроюсь в Филадельфии, то, надеюсь, мы сможем вести дело вместе, по обе стороны Атлантики.
Генри кивнул. Хотя Сэмюэль этого не знал, они с Джоном уже договорились поддержать брата, отправив ему корабль с товарами, не облагаемыми пошлиной. Что же до бизнеса в Ирландии, то и в самом деле Генри с Джоном составляли грозную пару. Они оба отлично знали все мелочи торговли льном, но в последние годы Джон больше занимался поставками товаров и мануфактурным производством, а Генри — продажей, что отражало особые таланты каждого. Если Сэмюэль хотел торговать чем-то другим, думал Генри, то именно я увижу новые возможности, а Джона придется убеждать.
— Ну, мне скоро нужно возвращаться домой, — сказал Сэмюэль. — Просто изумляет, сколько надо всего сделать до отъезда.
— Тогда давайте помолимся все вместе, — предложил Джон Лоу. — Попросим Господа благословить твое путешествие и все то, что ты предпримешь.
И трое братьев с тихой любовью помолились вместе, как их учили делать с самого детства.
После ухода Сэмюэля Генри остался с братом.
Было тихо. Оба они молчали. Генри задумчиво наблюдал за братом. Хотя Джон всегда скрывал свои чувства, видно было, что он грустит. Возможно, он втайне надеялся, что Сэмюэль никуда не уедет. Генри никогда не замечал в нем сомнений на этот счет, но с Джоном никогда нельзя знать наверняка. И Генри задержался ненадолго, чтобы составить брату компанию.
И еще по одной причине.
Весь день он гадал, сообщать брату неприятную новость или подождать. Но решил, что пусть уж лучше Джон обдумает все сразу.
— Нам следует обсудить, как лучше вести дело, когда Сэм уедет, — наконец сказал он.
— Да, — кивнул Джон.
— Уверен, Дублин будет для нас важен.
Торговля льняным полотном быстро расширялась не только в Ульстере, но и в Ленстере. Новый Линен-Холл в Дублине уже стал процветающим торговым центром, и в последние месяцы Генри несколько раз ездил в столицу.
— Сейчас из Дублина уходит больше кораблей с полотном, чем из Белфаста, — сообщил он. — Полагаю, мы должны открыть отделение в Дублине, — продолжил он. — Здесь у нас все так налажено, Джон, что я тебе, в общем, и не нужен, но, если я отправлюсь туда, мы сможем основательно расшириться.
Поскольку это являлось чистой правдой, то незачем было и говорить о том, что без Сэмюэля, который служил буфером между ними, Генри мог счесть мрачноватость и иногда подавляющее воздействие брата трудными для совместной жизни.
— Так ты тоже меня бросаешь. — Джон медленно кивнул.
— Не бросаю, Джон.
— Да, в твоих словах много правды, — тихо продолжил Джон. — Я не могу этого отрицать.
Однако он пока ничего не решил. Джон отлично знал: за внешним добродушием брата скрывается весьма самолюбивый ум, такой же безжалостно решительный, как и его собственный, а потому Генри утомительно получать приказы от старшего брата. И Джон понимал, что обижаться не следует.
— Я тогда приеду в Дублин, чтобы помочь тебе наладить мануфактуру, — не удержался он.
— А-а… — Уловив в собственном тоне нежелание, Генри быстро произнес: — Никто, кроме тебя, не даст мне лучшего совета, Джон. Во всей Ирландии.
— Странно будет здесь без тебя, — грустно пробормотал Джон.
— Дублин совсем недалеко от Белфаста. И я буду постоянно ездить туда-сюда.
— Но тут есть и другие соображения. — Теперь в тоне Джона слышалось опасение. — Пресвитерианцам намного легче жить в Ульстере, чем в Дублине. Здесь нас много, и мы сильны, а вот в Дублине… — Он испытующе посмотрел на Генри. — Тебе там придется трудно, брат.
Генри ответил ему прямым уверенным взглядом. Он давно уже раздумывал над этим. И улыбнулся.
— Я отдаю себя в руки Господа, — сказал он.
И это было не совсем ложью.
Именно Тайди заметил их приближение. Уолша он узнал сразу. Фортунат, в длинном плаще и потрепанной старой треуголке, ехал на красивом гнедом мерине и вел за собой вьючную лошадь. Но все равно видно было, что это джентльмен, подумал Тайди.
Из семнадцати ныне живущих внуков Фэйтфула Тайди Исаак был самым бедным. Невысокий, с жирными светлыми вьющимися волосами, он к тому же сильно сутулился. Но у него были свои принципы. В юности Исаак перепробовал разные занятия. Он работал печатником, поскольку умел читать и писать, но ему не нравились долгие часы однообразной работы и запах типографской краски. Потом искал должности церковного служителя или сторожа. И как раз в это время столкнулся с не кем иным, как с настоятелем собора Святого Патрика, который взял его личным слугой. Возможно, такое положение уж слишком невысоко для человека, чей дед был старшим служителем в соборе Христа.
— Ни для кого другого я бы этого не сделал, — заявил Тайди своим родным.
Действительно, в Дублине никто и не отрицал бы, что настоятель Джонатан Свифт — человек весьма необычный. И Тайди настолько полно отождествлял себя со своим хозяином и его высоким положением, стал настолько необходимым и так убедил всех, будто его собственная родословная весьма внушительна, что, когда младшие служители называли его мистером Тайди, он смотрел на это как на само собой разумеющееся.
Но если Исааку Тайди чего и хотелось по-настоящему, так это стать джентльменом.
Ирландское общество в том, что касалось Тайди, делилось на два класса, и только на два. Это были благородное сословие, или джинтри, как произносило большинство ирландцев, и все остальные. И эта демаркационная линия, столь же мощная и неодолимая, как Великая Китайская стена, пересекала множество социальных уровней. Настоятель Свифт и по рождению, и по образованию был джинтри, и Тайди, конечно, никогда бы не удалось выпить с ним стаканчик кларета. Фортунат Уолш, старый англичанин, член протестантского парламента в Дублине, имевший поместье в Фингале, также являлся джинтри, а значит, и его брат Теренс, доктор, несмотря на то что был папистом. И действительно, даже коренные ирландцы-католики, если они владели землями или обладали богатством настолько значительным, что могли заявлять о своем происхождении от принцев, вправе были считать себя благородным сословием. Но большинство людей, с которыми вы могли встретиться на улице, к этому классу не принадлежало.
Исаак Тайди всегда видел, кто есть кто. Он и сам не знал, как это у него получается. Но Тайди требовалось всего несколько секунд, ну, в крайнем случае, минута-другая, чтобы разобраться в человеке. И если этот человек манерничал, но на самом деле к джинтри не принадлежал, Тайди это понимал. Но он обычно вел себя вполне пристойно: мог ничего не сказать, однако разными способами дать это понять. Пусть даже герцог Ормонд или лорд-наместник принимали такого человека за джентльмена, он, Исаак Тайди, видел в нем самозванца, каковым тот и являлся на самом деле. И под его вроде бы подобострастным взглядом даже самый наглый самозванец начинал чувствовать себя неловко.
