— С фотографической памятью?
— Такого в реальности не бывает. Но я очень любил Гомера. — Он медленно опустился на одно колено. — Привет, Аргус. — Он обхватил ладонями морду Аргуса и посмотрел ему в глаза. — Не самое мое любимое выражение, — сказал он, не отводя глаз. — Усыпить. Я предпочитаю говорить "отпустить".
— Я тоже, — сказал Джейкоб, испытывая небывалую признательность.
— Тебе больно, Аргус?
— Он очень часто скулит, иногда всю ночь напролет. И ему трудно вставать и садиться.
— Нехорошо.
— Это с ним уже довольно давно, но в последние полгода стало хуже. Он почти ничего не ест. И у него недержание.
— Все это очень неважные известия.
"Известия". Впервые после землетрясения Джейкоб услышал это слово не о Ближнем Востоке.
— Наш ветеринар в округе Колумбия давал ему пару месяцев, но прошло уже почти полгода.
— Ты у нас борец, — сказал Аргусу ветеринар. — Борец, да?
Джейкобу все это не нравилось. Ему не хотелось думать, что Аргус борется за жизнь, которую у него сейчас отнимут. И хотя он понимал, что Аргус борется со старостью и болезнью, здесь собрались трое: Аргус, Джейкоб и ветеринар, который исполнит желание Джейкоба в ущерб желанию Аргуса. Но на самом деле все не так просто. Джейкоб это понимал. Но он также понимал, что в каком-то смысле все именно предельно просто. Нет способа сказать собаке: жаль, что мы живем в этом мире, но другого места для жизни нет. Или, может, нет способа этого не сказать.
Ветеринар еще несколько мгновений смотрел Аргусу в глаза, теперь уже молча.
— Что вы думаете? — спросил Джейкоб.
— Что я думаю?
— Обо всем этом?
— Я думаю, что вы знаете свою собаку лучше, чем кто бы то ни было, и уж конечно лучше, чем старик ветеринар, который знаком с ней всего пять минут.
— Угу, — сказал Джейкоб.
— По моему опыту, а опыт у меня немалый, люди понимают, когда приходит пора.
— Не представляю, чтобы когда-нибудь мог это понять. Но это ведь больше говорит обо мне, чем о состоянии Аргуса.
— Возможно.
— Я чувствую, что пора. Но я не знаю, что пора.
— Ладно, — сказал ветеринар, вставая. — Ладно.
Он взял шприц из стеклянной банки на стойке — рядом с вазой с лакомствами — и вынул из шкафчика маленький флакончик.
— Процедура очень простая, и могу вас заверить, что Аргус не почувствует и не испугается никакой боли, кроме самого укола шприца, но от этого я хорошо умею отвлекать. Через пару секунд он потеряет сознание. Должен предупредить, что сам момент смерти может быть неприятен. Обычно они как будто засыпают, и большинство владельцев говорят, что животное вроде бы испытывает облегчение. Но все собаки разные. Нередко у собаки опорожняется кишечник или закатываются глаза. Иногда бывают судороги. Это все абсолютно нормально и не значит, что Аргус что-то почувствует. Для Аргуса это будет как уснуть.
— Хорошо, — сказал Джейкоб, но подумал: Я не хочу, чтобы так было. Я не готов. Этому нельзя случиться. Он уже дважды такое чувствовал: когда держал Сэма, а врач пришивал ему пальцы, и за мгновение до того, как они с Джулией сказали детям, что расходятся. Это было чувство нежелания жить в этом мире, даже если мир — единственное место для жизни.
— Лучше всего, если Аргус ляжет на пол. Может, вы сумеете положить его голову вам на колени. Чтобы ему было спокойнее.
Он говорил и наполнял шприц, держа его так, чтобы Аргус не видел. Аргус тут же лег, словно понял, чего от него хотят, а может, и зачем. Все происходило быстро, и Джейкоб не мог унять панику оттого, что еще не готов. Он усыпительно почесал Аргусу брюшко, как учили на их единственном уроке дрессировки, но пес не засыпал.
— Аргус уже старый, — сказал Джейкоб. Говорить это было незачем, только чтобы потянуть время.
— Старичок, — сказал ветеринар. — Наверное, поэтому мы с ним так хорошо поладили. Постарайтесь, чтобы он смотрел на вас.
— Еще секунду, — сказал Джейкоб, гладя бок Аргуса по всей длине, пробегая пальцами по ребрам и впадинам между ними. — Я не знал, что все будет так быстро.
— Хотите, я оставлю вас вдвоем еще на несколько минут?
— Что будет с телом?
— Если у вас нет других планов, мы его кремируем.
— А какие могут быть другие планы?
— Похоронить.
— Нет.
— Тогда кремируем.
— Сразу?
— Что?
— Вы его сразу кремируете?
— Мы кремируем два раза в неделю. Печь примерно в двадцати минутах отсюда.
Аргус тихонько заскулил, и Джейкоб сказал ему:
— Молодец, ты мой хороший. — Потом спросил ветеринара: — И где мы в этом графике?
— Не уверен, что понял вас.
— Я знаю, это не важно, но мне бы не хотелось, чтобы тело Аргуса лежало здесь еще четыре дня.
Сидят ли люди шмиру по собакам? Никто не должен оставаться один.
— Сегодня четверг, — сказал ветеринар. — Так что можно сегодня во второй половине дня.
— Хорошо, — сказал Джейкоб. — Так мне легче.
— Хотите побыть с ним еще несколько минут? Мне не сложно.
— Нет, все в порядке.
— Я прижму Аргусу вену, чтобы точно ввести иглу. Вы можете его придерживать. Через несколько минут Аргус станет дышать глубже, а потом как бы уснет.
Джейкоба раздражало, что ветеринар все время повторяет кличку Аргуса, словно избегая говорить "он", "ему". Это казалось жестоким, постоянно напоминало, что Аргус — личность и что это Джейкоб дал ему имя.
— Аргус ничего не будет чувствовать, но может еще какое-то время продолжать дышать. Почему-то чем старше собака, тем дольше она дышит без сознания.
— Интересно, — сказал Джейкоб, и сразу, как только последний слог сорвался с языка, раздражение на ветеринара, все время звавшего Аргуса по имени, превратилось в злость на самого себя: злость, которую он скрывал, нередко обращая на кого-то другого, но которая вечно была с ним. Интересно. Какая глупость это говорить в такой момент. Какое ненужное, пошлое, подлое замечание. Интересно. Весь день ему было страшно и грустно, и чувство вины одолевало за то, что он не мог помочь Аргусу прожить подольше, и в то же время он гордился, что помог ему так долго протянуть, но теперь, когда час настал, он испытывал только злобу.
— Вы готовы его отпустить? — спросил ветеринар.
— Извините. Еще нет.
— Конечно.
— Ты молодец, — сказал Джейкоб, оттягивая кожу у Аргуса между лопаток: Аргусу всегда это нравилось.
Видимо, Джейкоб просительно взглянул на ветеринара, потому что тот повторил:
