— А…
— Я так рада, что вы дома.
— О, я здесь не живу, — сказал Джейкоб, инстинктивно флиртуя, и тут же подумал, не та ли это женщина, мужа которой в середине учебного года настигла аневризма. — Просто покупаю кое-что для дома.
Она не засмеялась. Она очевидно умилилась. Не для нее ли Джулия устраивала все те званые обеды?
— У нас висел список всех, кто поехал.
— Поехал?
— В Израиль. Его повесили у молельни.
— Я не знал, — сказал Джейкоб.
— Я никогда не молилась. Никогда. А тут вот начала. И многие начали. Почти каждое утро в молельне был народ. В общем, каждый день я его читала.
Джейкоб подумал: Я еще могу сказать правду, но только прямо сейчас. Потом нелепое недоразумение превратится в ложь, которая еще хуже того, что она скрывает.
— Я и понятия не имел, — сказал он.
Можно же обойтись малой ложью (меня развернули в аэропорту) или даже полуправдой (что в семье был кризис, и там я был нужнее, чем даже на войне за морем).
— Списков вообще-то было два: имена тех, кто поехал, и тех, кто погиб. Все фамилии из второго списка, конечно, были и в первом.
— Что ж, приятно было снова повидаться, — сказал Джейкоб, ненавидя правду, ненавидя ложь и не находя ничего посередине.
— Список так и не сняли. Может, это будет такой мемориал? А может, хоть война и кончилась, в каком-то смысле она еще идет?
— Трудно сказать.
— А вы где были? — спросила она.
— В каком смысле?
— В Израиле. Снабжение? Пехота? Я не знаю военную терминологию.
— Я был в танковой части.
Ее глаза округлились.
— Сидеть в танке, наверное, страшно.
— Не так страшно, как снаружи.
Она не засмеялась. Она поднесла ладонь к губам:
— Но вы не управляли им?
— Нет. Для этого нужна спецподготовка и хороший опыт. Я заряжал орудие.
— Наверное, очень тяжело.
— Ну, в общем.
— А вы видели бой? Так можно сказать? Видеть бой?
— Я тоже не знаю, как правильно сказать. Я был просто организмом. Но да, бой я видел. Думаю, все его видели.
Он продолжал говорить, но его мысли застряли на Я был просто организмом.
— Было ли ощущение смертельной опасности?
— Да я и не знаю, что я там вообще чувствовал. Звучит банально, но бояться было некогда.
Она, не глядя, сжала медальон большим и указательным пальцами. Ее рука точно знала, где его искать.
— Простите, — сказала она. — Я задаю слишком много вопросов.
— Да ничего страшного, — отмахнулся он, уцепившись за ее извинение как за ручку аварийного выхода. — Мне пора, надо успеть забрать Сэма.
— Как он, хорошо?
— У него все отлично. Спасибо, что спросили. А…
— Дилан.
— Да-да.
— У Дилана сейчас трудный период.
— О нет. Жаль, что так.
— Может быть… — начала она, но тут же, тряхнув головой, прогнала мысль.
— Что?
— Я просто хотела сказать, может быть, если я не слишком много прошу, может, вы бы к нам как-нибудь зашли?
— Я уверен, Сэм будет рад.
— Нет, — сказала она, и на шее у нее внезапно проступила или внезапно стала заметна Джейкобу вена. — Вы. Я имела в виду вас.
Джейкоб растерялся. Она что, правда такая беспардонная? Или перепутала его с другим родителем, детским психологом, как он перепутал ее с женой больного аневризмой? Мэгги понравилась ему, она волновала, но ничего у них не выйдет.
— Конечно, — сказал он. — Как-нибудь зайду.
— Может, если вы поделитесь своим опытом, для него все станет не таким абстрактным. Не таким страшным. Мне кажется, сейчас так тяжело еще и потому, что мы не знаем подробностей.
— Резонно.
Хотя никакого резона.
— Совсем ненадолго. Я не прошу вас его воспитывать или что-то еще.
— Я понял.
— Вы добрый человек, — сказала она.
— Нет, — возразил он.
Тут она наконец засмеялась:
— Ну, думаю, только вы знаете точно. Но вы кажетесь добрым.
Однажды, когда он уже уложил Бенджи, тот снова позвал его к себе в комнату и спросил:
— А бывают вещи без имен?
— Конечно, — ответил Джейкоб, — и немало.
— Например?
— Например, эта спинка кровати.
— Она и называется спинка.
— Спинка — это то, что она есть. Но своего собственного имени у нее нет.
— Точно.
— Спокойной ночи, мой милый.
— Давай дадим им имена.
— Знаешь, этим занимался первый человек.
— А?
— Адам. Помнишь Адама и Еву? Господь повелел ему дать имена животным.
— Мы дали имя Аргусу.
— Именно.
— Но первый человек же был обезьяной? Он и себя назвал?
— Может быть.
— Я хочу всему дать имена.
— Это будет немалый труд.
— Ну и что?
— Ладно. Но начнем завтра.
— Ладно.
Джейкоб вышел за порог и, как обычно, задержался, а Бенджи, как обычно, снова его позвал.
— Что?
— А бывают имена без вещей?
Такие, как на могильных камнях в гетто самоубийц. Такие, как на стене памяти, в которых Джейкоб перемешивал буквы. Такие, как в его сценарии, которым он никогда ни с кем не поделится. Джейкоб написал тысячи и тысячи страниц о своей жизни, но лишь в тот момент, когда на шее Мэгги проступила жилка, когда его выбор наконец стал виден, он задумался, достоин ли хоть одного слова.
— Ладно, — сказала она, улыбнулась, кивнула и отступила на полшага. — Передайте привет Джулии.
— Непременно, — сказал Джейкоб.
Он бросил тележку с товарами, прошел по стрелкам обратно сквозь отделы для гостиной, для кабинета, для кухни, для столовой и для спальни и вышел на стоянку. И поехал прямо к синагоге. Списки там и в самом деле висели. Но его фамилии не было в списке ушедших воевать. Он проверил во второй и в третий раз.
И как же понять разговор в "Икее"?
У нее ложные воспоминания?
Или, может, она в газете видела фото из Айслипа, а когда вспомнила его фамилию, решила, что видела фамилию?
