— Что он астрофизик?
— Ага.
Джулия несколько раз спрашивала, не хочу ли я с ним познакомиться, выпить вместе. Говорила, это важно и для нее, и для Дэниела, и мальчикам так будет только лучше. Я отвечал ей "конечно". И сам себе верил, когда отвечал. Но этого так и не прозвучало.
Когда мы прощались после очередного родительского собрания в классе Макса, Джулия сообщила, что они с Дэниелом решили пожениться.
— Значит, ты умерла?
— Что?
— Ты же скорее умрешь, чем снова выйдешь замуж.
Она засмеялась:
— Нет, я не умерла. Я реинкарнировала.
— В себя самое?
— В себя самое плюс время.
— В себя плюс время — это мой отец.
Она снова рассмеялась. Невольно или чтобы сделать мне приятное?
— Реинкарнация хороша тем, что жизнь из события превращается в процесс.
— Серьезно, что ли?
— Так йога говорит.
— Ну, это просто пощечина тому, что говорит наука.
— И я так говорю. Жизнь из события превращается в процесс. Как фокусник тебе говорил про фокусы и результаты. Не нужно достигать просветления, просто двигайся в ту сторону. Учись принимать все как есть.
— Эту жизнь по большей части вообще принимать нельзя.
— Принимать мир…
— Да, я живу в мире.
— Или самого себя.
— Это уже труднее.
— Если жизнь всего одна, это слишком тяжкий груз.
— В Марианской впадине тоже слишком большое давление, но такова реальность. И кстати, что это была за фигня про то, что Макс гиперответственный?
— На переменах делает уроки?
— Он прилежный.
— Стремится контролировать все, что можно.
— Это тоже йога говорит?
— Я завела себе доктора Силверса.
Почему от этого во мне взыграла ревность? Потому что мои эмоции по поводу ее замужества были слишком сильны, чтобы обойтись без ревности?
— Ну, — сказал я, — я во многое верю. Но в списке того, во что не верю, реинкарнация на первом месте.
— Мы всегда возвращаемся, Джейкоб. Всегда остаемся самими собой.
Я не спросил, сказали ли они детям раньше, чем мне, и если да, то насколько раньше. Она не сказала мне, когда будет свадьба и пригласят ли меня.
Я спросил:
— Значит, у меня теперь менее благоприятные условия?
Она рассмеялась. Я ее обнял, сказал, что очень за нее рад, потом пошел домой и заказал игровую видеоприставку, которую мы с ней договаривались никогда не покупать.
Свадьба состоялась через три месяца, меня пригласили, детям сказали раньше, чем мне, но всего на один день. Я запретил им рассказывать Джулии о видеоприставке, и это был мой промах.
Не могу не сравнивать ту свадьбу с нашей. Гостей было меньше, но многие из них были те же люди. Что они думали, глядя на меня?
Те, кому хватило храбрости подойти, притворялись, будто в происходившем не было никакой неловкости и мы просто мило беседовали на свадьбе нашей общей приятельницы, или клали мне руку на плечо.
У нас с Джулией всегда прекрасно получалось встречаться глазами, даже после развода. Мы как-то умели находить друг друга. Шутили: "Как мне найти тебя в толпе?" — "Просто будь собой". Но в тот день такого ни разу не случилось. Она, конечно, была занята, но наверняка следила, где я. Я то и дело думал сбежать, но, конечно, это было недопустимо.
Мальчики, все втроем, произнесли чудесную речь. Я попросил красного.
Дэниел говорил глубокомысленно и с любовью. Он поблагодарил меня за то, что я пришел его поздравить. Я кивал, я улыбался. Он удалился.
Я попросил красного.
Я вспоминал речь мамы на моей свадьбе: "В болезни и болезни. Вот этого я вам и желаю. Не ищите и не ждите чудес. Их нет. Их больше не будет. И нет лекарства от той боли, что всех больней. Есть только одно лечение: верить в боль другого и быть рядом, когда ему больно". Кто поверит моей боли? Кто будет рядом?
Из-за своего столика я смотрел на хору, смотрел, как мальчики подняли кресло с матерью. Она так упоенно хохотала, и я не сомневался, что уж с такой высоты она поймает мой взгляд, но нет.
Передо мной поставили салат.
Джулия и Дэниел переходили от столика к столику, желая убедиться, что со всеми поздоровались, и сфотографироваться. Я видел, как они приближаются, словно волна на стадионе, и мне ничего не оставалось делать, кроме как участвовать.
Я встал с краю. Фотограф скомандовал: "Скажите "сиськи"", но я не сказал. Он для верности сделал три снимка. Джулия что-то шепнула Дэниелу, поцеловала его. Он удалился, и она села рядом со мной.
— Я рада, что ты пришел.
— Да пустяки.
— Не пустяки. Ты решил прийти, и я понимаю, что это было непросто.
— Я рад, что ты захотела меня видеть.
— Ты всем доволен?
— Абсолютно.
— Отлично.
Я оглядел зал: обреченные цветы, потеющие бокалы с водой, губная помада в косметичках, оставленных на стульях, прислоненные к колонкам расстроенные гитары, ножи, повидавшие тысячи свадеб.
— Хочешь, скажу тебе что-то грустное? — спросил я. — Я всегда думал, что это я счастливчик. То есть что из нас двоих я счастливее. Хотя счастливым я никогда себя не считал.
— Хочешь, скажу тебе что-то еще более грустное? Я думала, что из нас счастливее ты.
— Похоже, мы оба ошибались.
— Нет, — сказала она, — мы оба были правы. Но только в контексте нашего брака.
Я положил руки на колени, словно стараясь поплотнее прижать себя к земле.
— Ты слышала, как мой отец сказал: "Без контекста мы все чудовища"?
— Кажется, нет. Или забыла.
— А нас контекст превратил в чудовищ.
— Да нет, — сказала Джулия. — Мы были хорошей парой и вырастили троих чудесных детей.
— И теперь ты счастлива, а я — по-прежнему я.
— Жизнь длинная, — сказала она, призывая меня вспоминать.
— А Вселенная еще больше, — сказал я, подтверждая, что помню.
Передо мной поставили морского окуня.
Я взял вилку, словно хотел к чему-то ею прикоснуться, и сказал:
— Можно задать тебе один вопрос?
— Конечно.
— Что ты отвечаешь, когда спрашивают, почему мы развелись?
— Никто давно уже не спрашивает.
— А когда спрашивали?
