— Мы захватим себя.
— А мне надо просто стоять, и все?
— Стоять, а потом рухнуть.
— А какой мой главный секрет?
— Не знаю. Мы же только в начале.
Она узнала его, лишь когда мы были уже в конце.
Как играть последнее по-настоящему счастливое мгновение
За месяц до сорокового дня рождения Джулии я предложил:
— Давай устроим что-нибудь особенное. Чего обычно не делаем. Вечеринку. Расколбас: музыкантов, машину с мороженым, фокусника.
— Фокусника?
— Или танцора фламенко.
— Нет, — сказала она. — Уж этого мне хотелось бы в последнюю очередь.
— Ну в очереди оно все-таки стоит!
Джулия рассмеялась:
— Мило, что ты предложил. Но давай устроим что-нибудь попроще. Приятный домашний ужин.
— Да ладно тебе. Будет весело.
— Для меня веселее всего будет простой семейный ужин.
Я пытался уговорить ее несколько раз, но она ясно и все более решительно давала понять, что не хочет "никакой помпы".
— Ты уверена, что не переусердствовала с бурными протестами?
— Я вообще не протестую. Чего мне больше всего хочется, так это спокойного милого ужина в кругу семьи.
Утром в тот день мы с мальчиками принесли ей завтрак в постель: свежие вафли, капустно-грушевый мусс, яичница по-мексикански.
Мы прошептали пожелания в зоопарке на ухо слону (старый ритуал на день рождения, происхождение забыто), насобирали в Рок-Крик-парке листьев на засушку между страниц в Книге лет (еще один ритуал), обедали в ее любимом греческом ресторане на Дюпон-серкл, за столиком на открытой веранде. Потом отправились в галерею Филлипса, где Сэм с Максом так усердно и безуспешно изображали интерес, что растроганная Джулия сказала: "Я знаю, что вы меня любите. Можете скучать!" Уже темнело, когда мы добрались до дому, навьюченные пакетами с едой для приготовления праздничного ужина. (Я настоял не покупать больше, хотя мы купили не все, что было нужно. "Сегодня мы не о пропитании заботимся", — сказал я.) Я дал Сэму ключи, и мальчики устремились в дом впереди нас. На кухне мы с Джулией сгрузили покупки на стол и принялись убирать скоропортящиеся продукты. Мы встретились взглядами, и я увидел, что она плачет.
— Что ты? — спросил я.
— Если я скажу, ты меня возненавидишь.
— Уверен, что нет.
— Ты очень разозлишься.
— Насколько я помню, в дни рождения злиться запрещено.
И тут, уже не сдерживая катившихся слез, она сказала:
— На самом деле я хотела большой расколбас.
Я засмеялся.
— Не смешно.
— Нет, Джулия, смешно.
— И не то чтобы я чего-то хотела и скрыла от тебя. И я не пыталась избежать разочарования.
— Я знаю.
— Я думала то, что говорила. Правда. Вот до этого самого мгновения, до этой секунды, даже заходя в дом, я не понимала, что на самом деле хочу грандиозного праздника. Вот так. Ужасно глупо. Будто мне восемь лет.
— Тебе сорок.
— Сорок, неужели? Я человек, который в сорок лет не понимает своих желаний и упускает момент их воплотить. А для усугубления я это все вывалила на тебя, как будто это может вызвать у тебя что-то, кроме обиды и угрызений совести.
— Вот, — сказал я, подавая ей упаковку орекьетте. — Засунь туда.
— Вот и все твое сочувствие?
— А что случилось с мораторием на злость?
— Он не распространяется на виновника!
— Убери эти понтовые макароны.
— Нет, — сказала она. — Не буду. Только не сегодня.
Я рассмеялся.
— Не смешно, — сказала она, хлопая по столу.
— Ужасно смешно, — сказал я.
Она схватила коробку, оторвала крышку и высыпала макароны на пол.
— Ой, как я насорила, — сказала она, — и даже не знаю зачем.
Я сказал:
— Ну, убери пустую коробку.
— Коробку?
— Да.
— Зачем? — спросила она. — Чтобы сохранить как депрессивный сувенир?
— Нет, — ответил я, — чтобы осознать: понимание самого себя — предпосылка к тому, что тебя поймут и другие.
Она вздохнула, догадываясь о чем-то, и отворила дверь в кладовку. Оттуда вывалились мальчики, мои родители, Марк с Дженнифер, Дэвид с Ханной и Стив с Пэтти, кто-то врубил музыку, и зазвучал Стиви Уандер, и кто-то выпустил из шкафа шары, и они, взлетая, забренчали о люстру, и Джулия посмотрела на меня.
Как играть экзистенциальный стыд
Встреча в "Икее" с Мэгги Силлиман преследовала меня много лет. Мэгги стала олицетворением моего стыда. Я не раз, проснувшись посреди ночи, принимался ей писать. Каждое письмо начиналось словами: "Вы ошиблись. Я не добрый человек". Если бы я смог стать олицетворением собственного стыда, мне бы не нужно было писать. Я даже мог бы стать добрым.
Как играть несломанные кольца
Для первого фокуса факир попросил Джулию вытянуть карту из невидимой колоды.
— Посмотрите, что это за карта, — сказал он, — но не показывайте мне.
С недоуменной гримасой она повиновалась.
— Запомнили карту?
Кивнув, она ответила:
— Да, запомнила.
— А теперь, пожалуйста, бросьте ее в дальний угол комнаты.
Театрально подкрутив кистью, Джулия швырнула невидимую карту. Ее жестом можно было залюбоваться: его наигранностью, великодушием, тем, каким быстрым он был и как долго выполнялся, траекторией обручального кольца на руке Джулии.
— Макс. Тебя ведь зовут Макс, верно? Можешь подобрать карту, которую бросила твоя мама?
— Но она невидимая, — сказал Макс, растерянно посмотрев на мать.
— А ты все равно подбери, — сказал факир, и Джулия ободрительно кивнула Максу.
Макс с довольным видом протопал через комнату.
— Ага, взял! — сообщил он громко.
— Скажи нам, будь любезен, что это за карта.
Макс посмотрел на мать и сказал:
— Но я же ее не вижу.
— А ты все равно скажи, — не сдавался факир.
— И я не помню, какие виды карт бывают.
— Черви, пики, трефы и бубны. Цифры от двойки до десятки. Джокер, валет, дама, король или туз.
— Ясно, — сказал Макс и вновь посмотрел на мать, которая опять подала ему знак, что все хорошо. Макс осмотрел невидимую карту, поднес ее к глазам, прищурился. — Это семерка бубен.
