Всю свою взрослую жизнь я сочинял книги и сценарии, но там я впервые почувствовал себя персонажем — увидел, что масштаб моего игрушечного существования, драма моей жизни наконец-то приличествуют великому везению быть живым.
Нет, это был второй раз. Первый — в вольере для львов. Тамир был прав: мои проблемы слишком мелки. Я трачу свой недолгий земной век, думая о мелочах, чувствуя по мелочи, прошмыгивая в щели под дверьми в пустые комнаты. Сколько часов я проводил в интернете, пересматривая безумные видео, копаясь в описаниях домов, которые не собирался покупать, щелкая мышью по небрежным письмам людей, на которых мне плевать? Какую часть себя, какой объем слов, чувств, действий я не выпускал на волю? Я уклонялся от самого себя немалые доли градуса, но после стольких лет возвращаться к себе нужно было уже на самолете.
В толпе пели, и песню я знал, но не знал, как присоединиться к хору.
Как играть зуд надежды
Я всегда думал: для того чтобы полностью изменить свою жизнь, нужно всего лишь полностью сменить индивидуальность.
Как играть дом
Конец истории об Одиссее опечалил Макса.
— Зачем? — вопрошал он, уткнувшись лицом в подушку. — Зачем она кончилась?
Я погладил его по спине и сказал:
— Но ведь ты бы не хотел, чтобы Одиссей странствовал вечно, правда?
— Ну, тогда зачем он вообще уезжал из дому?
На следующий день я повел его на фермерский рынок в надежде, что пряничный ряд его немного утешит. У главного входа на рынок каждое второе воскресенье располагался мобильный собачий приют, и мы там частенько останавливались поглазеть. Максу в то утро понравился золотистый ретривер по кличке Стэн. Мы никогда не обсуждали возможность взять домой собаку, и я совершенно точно не собирался этого делать, я даже не знал, хочет ли Макс именно этого пса, но все же сказал:
— Если хочешь, можем забрать Стэна к себе.
Все, кроме меня, влетели в дом вприпрыжку. Джулия не давала выхода своей ярости, пока мы не остались на втором этаже одни. Она сказала:
— Ты опять вынудил меня выбирать: или смириться с глупой затеей, или выставить себя злыдней.
Внизу мальчишки вопили:
— Стэн, ко мне! Стэн, рядом!
Женщину из приюта я спросил, как пес получил такую кличку, — мне такой выбор имени для собаки показался странноватым. Она ответила, что собак у них называют исключенными именами атлантических ураганов. Когда столько собак, проще брать и называть по списку.
— Простите, исключенными именами чего?
— Вы знаете, как называют ураганы? Есть около сотни имен, которые все время тасуются. Но если выдается особенно разрушительный или смертоносный ураган, его имя впредь не используют — из почтения. Другого урагана Сэнди больше не будет.
Как не будет другого Исаака.
Мы не знаем имени деда моего деда.
Когда мой дед приехал в Америку, он сменил фамилию с Блуменберга на Блох.
А мой отец был первым в семье, у кого было "еврейское имя" и "английское имя".
Став писателем, я пытался по-разному выкручивать свое имя: брал разные инициалы, вставлял среднее имя, придумывал псевдонимы.
Чем сильнее мы удаляемся от Европы, тем больше имен и личностей, из которых надо выбирать себя.
"Никто не пытался убить меня! Никто не ослеплял меня!"
Переназвать Стэна придумал Макс. Я возразил, что он будет путаться. Макс ответил:
— Но надо же как-то сделать его своим.
Как играть никого
Нам раздали какие-то простые бланки для заполнения и объявили, что мы все должны пройти друг за другом мимо мужичка средних лет в белом халате. Он быстро оглядывал каждого и указывал, в какую из примерно десяти очередей ему стать, в некоем приблизительном соответствии с возрастом. Ассоциации с сортировкой узников, привезенных в концентрационный лагерь, были настолько явными и неизбежными, что трудно было представить, будто такое не планировалось.
Когда я дошел до конца своей очереди, коренастая женщина лет семидесяти предложила мне сесть напротив нее к складному пластиковому столу. Взяла мои бумаги и принялась заполнять один за другим какие-то бланки.
— Ата медабер иврит? — спросила она, не поднимая взгляда от бумаг.
— Простите?
— Ло медабер иврит, — сказала она, проставив галочку.
— Простите?
— Еврей?
— Конечно.
— Прочтите Шма
[45].
— "Шма, Исраэль, Адонаи…"
— Принадлежите еврейской общине?
— "Адас Исраэль".
— Службы часто посещаете?
— Может, раза два в году или раз в два года.
— По каким случаям?
— Рош а-Шана и Йом-кипур.
— Знаете языки кроме английского?
— Чуть-чуть испанский.
— Не сомневаюсь, это очень пригодится. Ограничения по здоровью?
— Нет.
— Астма? Высокое давление? Эпилепсия?
— Нет. Небольшая экзема только. Сзади под волосами.
— Кокосовое масло пробовали? — спросила она, все так же глядя в бумаги.
— Нет.
— Попробуйте. Военная подготовка, опыт?
— Нет.
— Приходилось стрелять?
— Даже держать не приходилось.
Она поставила несколько птичек сразу, очевидно не видя необходимости переходить к следующей серии вопросов.
— Можете обходиться без очков?
— При каких занятиях?
Еще птичка.
— Плавать умеете?
— Без очков?
— Умеете плавать?
— Разумеется.
— Участвовали когда-нибудь в соревнованиях по плаванию?
— Нет.
— Есть какой-нибудь опыт вязания узлов?
— Разве не у каждого он есть?
Она поставила две птички.
— Топографическую карту умеете читать?
— Ну, кажется, я понимаю, где там что, но не знаю, считается ли это умением читать.
Еще одна птичка.
— В электрике разбираетесь?
— Однажды я…
— Вы не можете разрядить простой боеприпас.
— Ну, насколько простой?
— Не можете разрядить простой боеприпас.
— Не могу.
